Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Приехав домой, я обсудил с женой, следует ли мне продолжать надоедать Клейнмихелю моей отставкой или покориться моей участи. Имея в виду, что он, во всяком случае, захочет настоять на своем, а если я ему надоем, может даже отправить меня членом в какую-нибудь дальнюю (может быть и Сибирскую) губернскую строительную комиссию, куда я, до получения отставки, обязан был бы ехать, и куда жена моя по болезненному своему состоянию ехать не может, я решился не говорить более Клейнмихелю о моей отставке. По прошествии нескольких дней, директор канцелярии Заика {435}, по приказанию Клейнмихеля, пригласил меня в канцелярию, где передал мне тысячу рублей, пожалованных по Высочайшему повелению из секретных сумм. В этих деньгах он не взял с меня расписки и сказал, что, при получении пособия из этих сумм, не следует являться начальству с официальною благодарностью. В конце марта 1851 г. я узнал, что к Святой неделе Клейнмихель представляет меня в полковники, но что список представляемых несколько раз переписывался из-за того, что Клейнмихель ежедневно изменяет награду, к которой он представляет Серебрякова. Я говорил, что последний был старше меня по службе, но не имел короны на ордене Анны 2-й ст., и Клейнмихель, узнав, что Серебряков часто приходил в канцелярию с явным намерением узнать о представленных к наградам, и, желая его помучить, назначал ему то чин полковника, то корону на Анну 2-й ст.; последним Серебряков был крайне недоволен, так как, конечно, находил неправильным, чтобы я его обошел производством в чине. Окончательно 8 апреля мы были оба произведены в полковники, причем мы обошли очень многих, и никто вместе с нами не был произведен в этот чин. Все содержание мое по этому чину простиралось до 1340 pуб., т. е. увеличилось против прежнего на 340 руб.; плохая поддержка для жизни; рассчитывать же на повторение пособия из секретных сумм я не считал себя вправе. Следовательно, мое существование все же оставалось по-прежнему необеспеченным, но нечего было делать, необходимо было кое-как пробиваться.

В конце февраля 1851 г. я был в первый раз в великолепном Петербургском ботаническом саду {436}по следующему случаю. Министр ИМператорского двора князь Петр Михайлович Волконский {437}, в ведении которого состоял этот сад, был чрезвычайно недоволен директором сада и просил Государя поручить производство над ним следствия Клейнмихелю, так как директор сада обвинялся, между прочим, и в излишних расходах по перестройкам оранжерей. Клейнмихель назначил следственную комиссию, которой я был членом. Из ответов директора сада на наши вопросы, я вынес впечатление, что он был человек ученый, любивший свою часть, мало понимавший в постройках и еще менее в отчетности, но что с его стороны злоупотреблений не было, а если таковые и были между его подчиненными, то не в большом размере; преследование же против директора казалось мне следствием интриг. Не помню, чем это дело кончилось; впоследствии сад из ведения Министерства двора был передан в ведение Министерства государственных имуществ.

Жена моя, хотя очень приятно провела лето 1850 г. в деревне сестры, не хотела, однако, ехать туда летом в 1851 г.; надо было нанять ей дачу, которую я нашел близ Лесного института. Болезненное ее положение не дозволяло нам оставаться далее в нашей сырой городской квартире, а потому я и в городе нанял новую квартиру на углу Знаменской и Итальянской, в доме бывшем Илличевского, {где теперь трактир}. В начале мая мы переехали на дачу и вытерпели страшный холод; 10 мая выпало много снегу, который лежал три дня. В конце мая семейство Клейнмихеля отправилось в курское имение и в первый раз проехало значительное протяжение по железной дороге, что, однако же, не обошлось без приключений, так как и дорога не была готова, и на ней не были еще размещены сторожа. Впрочем, при этих приключениях, кажется, не было несчастия с людьми.

Я получил предписание ехать в Екатеринослав, где ожидать приезда Клейнмихеля, чтобы, по осмотре работ на порожистой части Днепра, сопровождать его в дальнейшем его путешествии. В Москве у Клейнмихеля часто бывал родственник его первой жены, служивший по почтовому ведомству, [ Алексей Николаевич ] Зубов, который, {просто сдуру}, сказал Клейнмихелю, что его все боятся, за исключением его подчиненных инженеров путей сообщения. Этого достаточно было, чтобы заставить Клейнмихеля ругать всех инженеров, которые его встречали по дороге в Екатеринослав. В словах Зубова была доля правды; инженеры свыклись с бранью Клейнмихеля и обращали на нее менее внимания, чем чины других ведомств. На всем протяжении от Москвы до Екатерино слава все губернаторы вычищали губернские города, а уездные исправники и окружные начальники государственных имуществ, задолго до проезда Клейнмихеля, ожидали его на границе своих уездов и округов.

В Екатеринославе всех более страшился приезда Клейнмихеля губернатор [ Андрей Яковлевич ] Фабр, {о котором я говорил уже выше}. Новый же управляющий IX (Екатеринославским) округом путей сообщения Осинский считал Клейнмихеля за великого человека; когда я ему указывал на необходимость перечертить не совсем чистые планы, имеющие быть представленными Клейнмихелю, и на некоторые другие предметы, с целью угодить последнему, Осинский находил, что я слишком дурного мнения о Клейнмихеле, и не верил, чтобы он стал обращать внимание на такие пустяки. Фабр так же, как и в прошлом году, в ожидании Клейнмихеля, надевал парадный мундир при каждой фальшивой тревоге {о скором приезде последнего}. Раз утром он приехал на мою квартиру, которая была та же, как и в прошедшем году, и, не застав меня дома, явился в парадной форме к Осинскому, у которого, найдя меня, объявил, что Клейнмихель сейчас будет. Я его успокаивал уверением, что курьер Клейнмихеля приедет ко мне за 12 час. до его приезда, но он мне отвечал, что теща секретаря приказа общественного призрения приехала в Екатеринослав и объявила, что она перегнала курьера Клейнмихеля. Курьеры последнего ездили не медленнее фельдъегерей, а потому я спросил, на каких же лошадях скакала упомянутая дама, чтобы обогнать курьера; оказалось, на собственных; самому Фабру показалось тогда смешным его предположение.

Наконец, настал день приезда Клейнмихеля; Осинский в телеге выехал к нему навстречу на первую станцию, я же с губернатором остались дожидаться в приготовленном ему доме Романова, перед которым был поставлен почетный караул из Екатеринославского гарнизона. Фабр беспрестанно спрашивал меня, следует ли ему при подъезде Клейнмихеля приложить руку к треугольной шляпе, или стоять со шпагою в руках, делал репетиции своим поклонам в шляпе и без шляпы, и так как он стоял возле часового солдата, то спрашивал последнего: