Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

По окончании ревизии правления IX округа путей сообщения, возвращаясь из Екатеринослава в Петербург, я нашел Клейнмихеля в Москве, делающего распоряжения по случаю скорого открытия для публики железной дороги между столицами. Об эксплуатации такой значительной железной дороги никто в России не имел тогда никакого понятия; составленные и утвержденные Клейнмихелем правила для пассажиров были весьма недостаточны и во многих отношениях странны. Но каковы бы они ни были, следовало их сделать как можно более известными; между тем, они не были напечатаны ни в одной газете, а брошюры, в которой они были напечатаны, нельзя было ни купить, ни достать <���другим образом>. Все издание ее хранилось в квартире Клейнмихеля, который раздавал ее в виде милости только избранным и, между прочими, мне, генерал-адъютанту Владимиру Ивановичу Назимову, бывшему в то время попечителем Московского учебного округа, и свиты Его Величества генерал-майору Сергею Францевичу фон Брину, бывшему тогда начальником штаба 6-го пехотного корпуса. Зайдя к последнему, я нашел его и Назимова с означенными брошюрами в руках и восхваляющими мудрость Клейнмихеля и его к ним благоволение. Увидев меня, они, показывая мне брошюры, хвастались тем, что удостоились получить их из рук его сиятельства. Я заметил, что подобная раздача правил для пассажиров по железным дорогам одним избранным в высшей степени нелепа, что эти правила должны быть известны всем, а потому следовало бы их распространять всеми средствами, а не давать в виде милости, и что, при поверхностном их просмотре, я нашел в них много смешного. Так, например, было сказано, что пассажир не имеет права брать с собой птиц в клетках и без оных, и что вес всего багажа у каждого пассажира не должен превышать одного пуда; за перевозку багажа назначена особая плата с каждого фунта сверх платы за пассажирский билет, который не дает права на бесплатную перевозку ни одного фунта. При отправлении же первого поезда оказалось, что у каждого из пассажиров 1-го и 2-го классов было багажа более пуда; первым явившимся пассажирам было отказано в приеме их багажа, но вскоре увидав, что вагоны означенных двух классов остаются пустыми, нарушили с первого же поезда означенное правило.

Назимов и фон Брин выразили мне удивление в том, как я могу так отзываться о непосредственном моем начальнике и человеке столь замечательного ума, как Клейнмихель. Что руководило мнением этих господ? Во-первых, желание курить фимиам временщику, а во-вторых, собственная их глупость. В глупости фон Брина, кажется, никто не сомневался, {за исключением Императора Николая, который, по необъяснимым причинам, в каждый приезд свой в Москву выказывал ему свое благоволение, а в приезд фон Брина в Петербург, во время войны 1853–1855 гг., всегда находил, что он приезжал кстати; не понимаю, когда и для чего он мог быть кстати. В начале царствования Александра II он вышел в отставку}. Глупость Назимова была также почти всем известна, но это не помешало ему быть попечителем учебного округа, а впоследствии генерал-губернатором Северо-Западного края; в обеих должностях, и особливо в последней, при начале польского мятежа в 1861 г. и 1862 г., он наделал много вздору, который со временем раскроется историей {443}. {В 1863 г. Назимов уволен от последней должности с назначением членом Государственного Совета. В публике рассказывали много анекдотов о глупости и невежестве, которые он выказал, стоя во главе старейшего из русских университетов, вероятно, они сохранятся в современных записках, и потому я не привожу их здесь; ограничусь одним следующим рассказом о Назимове.} По переезде моем в Москву в 1852 г., я часто встречался с Назимовым у его родственника, очень умного старого сенатора Александра Федоровича Дребуша {444}. Назимов любил беседовать со мною и за обедом всегда старался садиться возле меня. Осенью 1853 г. на одном из таких обедов, сенатор, посланный для изыскания средств к прокормлению голодавших, вследствие сильного неурожая, крестьян Смоленской, Витебской и Могилевской губерний, и только что возвратившийся из этой командировки, толковал с Дребушем о затруднениях доставить необходимые для прокормления крестьян продукты. Назимов, слыша эти разговоры, сказал мне:

– Удивительно, что такие умные люди затрудняются в столь простой вещи. Стоит только послать в эти губернии войска.

На замечание мое, что обыкновенно не только не посылают войск в места, где был неурожай, но и те, которые в них стояли, выводят, он мне сказал:

– Вы не дослушали меня; надо послать войска с тем, чтобы каждый солдат пришел в эти места с двойным пайком: один для себя, а другой для крестьянина!

Я заметил, что войска теперь нужны на Дунае для открывшейся войны с Турцией, но если бы и не было этой войны, то пайки всего нашего войска были бы недостаточны для прокормления жителей означенных губерний, которых число простирается до нескольких миллионов. Он этим не убедился и кончил разговор словами:

– Все же надо послать туда войска.

Этот разговор показывает степень ума Назимова; вообще он находил, как это свойственно людям малопонятливым, легкое разрешение самым трудным задачам. Почти в каждую встречу со мною Назимов превозносил ум и дарования Клейнмихеля, вероятно, в надежде, что его слова дойдут до последнего, но это продолжалось только до увольнения Клейнмихеля от должности главноуправляющего путями сообщения в конце 1855 г. Тогда он, при мне же, вздумал бранить Клейнмихеля, так что я должен был его остановить и напомнить, что он незадолго перед тем имел совершенно другое мнение о Клейнмихеле.

В конце октября Клейнмихель уехал из Москвы, приказав мне сопровождать первый пассажирский поезд по железной дороге из Москвы в Петербург, не вмешиваясь, впрочем, ни в какие распоряжения начальства дороги. Первый поезд отправлен 1 ноября; я ехал в нем в вагоне 1-го класса, в котором было 16 пассажиров; в их числе был князь Владимир Сергеевич Голицын {445}, бывший начальник центра Кавказской линии и в это время находившийся в отставке. Он известен был своими остротами, которые и рассыпал безостановочно; он доехал только до первой станции Химки с целью испытать путешествие по железной дороге. В Химках в вагон 1 класса взошли двое моих знакомых: князь Друцкой {446}, бывший адъютант московского военного генерал-губернатора, и Петров, который был женат на княжне Вере Васильевне Урусовой, родной сест ре жены покойного моего дяди, князя A. А. [ Александра Андреевича ] Волконского, ныне игуменьи Вознесенского монастыря {447}. На одной из дорожных станций обер-кондуктор поезда сказал мне, что эти господа имеют билеты 3-го класса, и что он боится ответственности, оставляя их в вагоне 1-го класса, а видя, что они знакомы со мной, не смеет им указать их место. Я отвечал, что он должен исполнять свою обязанность, не обращая внимания на знакомство этих господ со мной. Вслед за этим они исчезли из вагона 1 класса, но провели ночь в вагоне не 3-го, а 2-го класса. Обер-кондуктор неоднократно просил их занять принадлежащие им места и только на последней станции перед Петербургом успел их убедить. На его просьбы они отвечали бранью; они не могли понять, как смеет отставной унтер-офицер указывать, где должны сидеть они, дворяне и офицеры. Вот какие были в то время понятия большей части нашего общества. Клейнмихель встретил наш поезд в Петербурге на станции и говорил с Друцким и Петровым. Обер-кондуктор испугался, воображая, что они на него жалуются, и просил моей защиты перед Клейнмихелем; я успокоил его, уверив, что они, будучи сами виноваты, не посмеют жаловаться. В продолжение всего ноября Клейнмихель встречал почтовые поезда; он, не получив награды в августе, когда они были розданы инженерам, строившим дорогу, ничего не получил и при ее открытии; причиной этого было все большее и большее охлаждение к нему Государя, в чем можно убедиться из следующего рассказа.