Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Почти каждый день посещал нас старый мой друг А. И. [ Алексей Иванович ] Нарышкин. Я уже рассказывал, как он сильно любил меня и жену мою. Он жил близко от нас; мы часто виделись и с его женой, урожденной [ Марией Сергеевной ] Цуриковой, умной, но сварливою женщиною, и с его милыми детьми. Нарышкин, которого состояние было вполне расстроено винокуренным заводом, выстроенным им по совету его свояка С. В. Абазы, находился в самом критическом положении, и вся его жизнь зависела от жалованья, какое он получал в конторе московских откупов; я не знаю, чем его занимали на этой службе; у нас же его приход был приветствуем даже маленькой собачкой жены Лигией, которая, задолго до приезда Нарышкина, слышала шум его дрожек, бросалась на него и по входе его чрезвычайно ласкалась. В то время винные откупщики давали всем взятки, и от Нарышкина я узнал, что есть статья расхода на выдачу денег за получение воды из городских фонтанов. Я старался проследить, кому и за что дают эти деньги; оказалось, что по случаю значительного накопления, в особенности в весеннее время, бочек около фонтанов, они должны были весьма долго ожидать очереди для получения воды, а так как она требовалась для разсиропливания вина в огромном количестве, то бочкам винного откупа был отведен на Никольском фонтане особый кран, которым они пользовались преимущественно перед другими. Отменив это распоряжение, я указал, что в ночное время при фонтанах менее скопляется бочек, и потому откуп может пользоваться этим временем; очередь же в получении воды не должна быть нарушаема. Этим распоряжением были очень недовольны и распорядители откупа, и нижние чины, состоявшие при водопроводе. Относительно же того, участвовал ли заведующий существовавшим тогда водопроводом инженер штабс-капитан Загоскин в получении денег от откупа, я не мог дознаться по необходимости скрывать, что я о выдаче этих денег получил сведение от Нарышкина, чтобы не лишить его занимаемой им должности в откупе и затем последнего средства к существованию.

Наиболее замечательными лицами, с которыми я часто виделся в Москве, были П. Я. Чаадаев и граф A. А. Закревский. У первого собиралось в его маленьком флигеле на Новой Басманной, в доме Шульца, бывшем тестя моего Левашова, каждую неделю один раз большое общество из наиболее замечательных москвичей: A. С. [ Алексея Степановича ] Хомякова, братьев Киреевских, Аксаковых и многих других и из лиц, проезжавших через Москву, в том числе многих высокопоставленных в служебной иерархии. Собрания у него были по понедельникам не по вечерам, как прежде, а между двумя и пятью часами пополудни. Флигель, который он занимал, очень обветшал; его нельзя было исправить, потому что Чаадаев по своим привычкам не в состоянии был переехать хотя на несколько дней в другую квартиру, а переделки при нем были невозможны, так как комнат было мало, и каждая имела свое назначение; переменить же свой род жизни хотя бы на один день Чаадаев не мог. Видя, что скоро будет опасно жить в его флигеле, он обращался ко мне со словами:

– En qualité dʼami et dʼingénieur, vous devriez me conseiller le moyen de déménager [94].

Ho этот совет не был бы выполнен, а потому давать его было бесполезно; я просто в его отсутствие для летних прогулок приказал переделать печи, так чтобы он этого не замечал. {В III главе «Моих воспоминаний» я подробно говорил о Чаадаеве, а потому здесь более ничего не скажу о нем.}

Я уже упоминал о том, что я очень понравился графу A. А. [ Арсению Андреевичу ] Закревскому, и что я часто бывал у него и в городе, и в его селе Ивановском. Конечно, здесь не место писать его биографию, и я для этого не имею достаточно данных, но считаю необходимым познакомить читателя с этой замечательною личностью, насколько она мне известна из моих собственных наблюдений и из рассказов самого Закревского и других лиц. Теперь я не могу различить, от кого и что именно слышал, а потому если что-либо будет неправильно в моем повествовании, то это, конечно, надо приписать к рассказам не Закревского, а посторонних лиц.

Закревский был сын бедного дворянина {488}; он учился на медные деньги, отчего во всю жизнь остался безграмотным, и поступил в военную службу. В Финляндскую войну 1809 года {489}он был адъютантом знаменитого тогда молодого генерала графа Николая Михайловича Каменского, который взял его в адъютанты, вероятно, для заведования своими домашними делами, как это в то время было в обычае.

Генерал-адъютант граф Арсений Андреевич Закревский

Гравюра по рис. с натуры К. И. Лаша // Столетие Военного министерства: 1802–1902. Т. II: Императорская главная квартира. История государевой свиты. Царствование императора Николая I / Гл. ред. ген. от кавалерии Д. А. Скалон. СПб., 1908. С. 196

Закревский оставался при Каменском по назначении последнего главнокомандующим войсками против Турции и обедал с ним за одним столом в тот день, когда Каменский был отравлен {490}. Каменский успел, однако же, перед смертью написать о Закревском военному министру [ Михаилу Богдановичу ] Барклаю де Толли {491}. Потеряв своего покровителя, Закревский выхлопотал себе в Петербурге место городничего в какой-то небольшой городок, куда и отправился в телеге. По дороге к месту назначения он потерял свой чемодан, в котором заключалось все его имущество; для людей, знавших чрезмерную аккуратность и заботливость Закревского, эта потеря кажется невероятной.

Закревский решился вернуться в Петербург, где и просил военного министра о пособии по случаю потери имущества. В это время происходила известная ссылка Сперанского {492}, с которою связано было и удаление Воейкова {493}, заведовавшего походной канцелярией Императора Александра I {494}, состоявшею тогда под непосредственным ведением военного министра. Доклады военного министра о назначении преемника Воейкову и о пособии Закревскому были представлены в один день. Государь, вспомнив о рекомендации Каменским Закревского, сказал Барклаю, что можно было бы назначить Закревского на место Воейкова, что и было исполнено. Барклай не мог не оценить необыкновенной аккуратности и деятельности Закревского, который последовал за ним, когда он был назначен главнокомандующим армией против вторгшегося в Россию Наполеона. По удалении, после Бородинского сражения, Барклая из армии {495}, Закревский остался ему верен и вызвался проводить его в Лифляндию. По дороге он неоднократно спасал Барклая от ярости черни, которая почитала последнего изменником, причинившим все тогдашние бедствия России. Закревский рассказывал, что при этих усмирениях бушующей толпы ему очень помогала крупная брань, сопровождавшаяся так называемыми крупными словами. В саду с. Ивановского Закревским поставлены памятники Каменскому и Барклаю с надписью на первом из них: «Первому моему благодетелю».