Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Я нанял в 1853 г. дачу в Богородском для того, чтобы быть, по возможности, ближе к Мытищам и вообще Мытищинскому водопроводу. Каждую неделю раза два я ездил в Мытищи на своих лошадях и возвращался домой к обеду. Однажды, возвратясь из Мытищ, я нашел у себя собственноручную безграмотную записку Закревского, в которой он, уведомляя меня, что получил верное сведение о незаконной продаже принадлежащего водопроводам кирпича, просит в точности исследовать это дело и на другой день передать ему результат исследования. Дорога от Богородского до с. Раева на Ярославском шоссе шла лесом и была чрезвычайно дурна; но необходимо было, несмотря на усталость, в тот же день в другой раз ехать в Мытищи. По сделанным мною расспросам у унтер-офицера Гедловского, оказалось, что по приказанию производителя работ инженера штабс-капитана Загоскина часть кирпича, выбранного из разрушившихся и перестроенных по новому способу ключевых бассейнов, в количестве около 12 тыс., была продана крестьянам по 9 руб. за тысячу, и Гедловскому было запрещено мне об этом докладывать. На другой день я вызвал в мою городскую квартиру, в которой помещалась моя канцелярия, Загоскина и, получив от него сознание, выразил ему всю гнусность его поступка и приказал сдать сооружение Мытищинского водопровода и дела поручику [ М. П. ] Попову, объявив, что дальнейшая его участь будет зависеть от воли высшего начальства. Загоскин путался в своих объяснениях, уверял, что поступок его не так гнусен, а что я и он смотрим на него с разных точек зрения, и неизвестно, чье воззрение правильнее. Я его выгнал вон из комнаты; потом слышал, что он продолжал те же объяснения моему письмоводителю Григорьеву, уверяя, что он и сам не хотел служить с таким, как я, начальником. Григорьев, чрезвычайно меня любивший и полагавший, что умнее меня никого нет на свете, конечно, не остался в долгу в своих ответах Загоскину.

Вслед за этим я передал Закревскому, что дошедший до него слух о продаже кирпича оказался, по моим исследованиям, справедливым. Закревский с выражением сожаления сказал мне:

– Как мог на это решиться Гедловский, который казался таким хорошим унтер-офицером и мне нравился?

Я объяснил, что кирпич продавал не унтер-офицер, а инженерный офицер.

Закревский мне сказал на это:

– Значит, Загоскин, этот молодой человек.

Загоскину было лет 35, и он был плешив, но Закревскому все, и в том числе я, казались молодыми людьми. Закревский, получив утвердительный ответ, спросил меня, что я намерен делать по этому случаю. Я объяснил, что сделал уже распоряжение об удалении Загоскина от водопровода, а далее поступлю согласно его приказаниям. Закревский отвечал, что инженеры путей сообщения не зависят от него, и потому он мне не может давать приказаний, а желает только знать, как я думаю поступить с Загоскиным. Я сказал, что предполагаю обо всем в точности донести Клейнмихелю.

Разговор этот происходил в кабинете Закревского; мы сидели друг против друга у средины длинного стола. При последних моих словах Закревский встал и, обойдя длинный стол, подошел ко мне, низко поклонясь и, опустив руку до земли, он сказал:

– Я знаю, что проситель должен низко кланяться; я не имею права Вам приказывать, а просить имею, и потому прошу не доносить Клейнмихелю.

Я отвечал, что исполню по его желанию, только переведу Загоскина в число офицеров, состоящих в распоряжении IV (Московского) округа путей сообщения, что и было мною исполнено.

Все назначения инженеров делались по распоряжению главноуправляющего путями сообщения, и потому удаление Загоскина от водопроводов было известно Клейнмихелю. В бытность его осенью 1853 г. в Москве, он меня допрашивал о причине этого удаления. Я всячески отделывался от положительного ответа, но наконец сказал, что Загоскин удален по сомнению в благонадежности, которое доказать трудно, а так как Клейнмихель мне приказал, чтобы и тени подозрения не падало на инженеров, производящих водопроводные работы, то я и нашелся вынужденным удалить Загоскина. В день отъезда из Москвы Клейнмихель меня благодарил за службу и, между прочим, за то, что Закревский не находит слов для расхваления меня. Когда я благодарил за это Закревского, он, между прочим, сказал, что Клейнмихель сильно добивался от него о причине удаления Загоскина, присовокупив, что я сознался, что причина была неблагонадежность его, но Закревский был хитрее Клейнмихеля, и последний ничего от него не выведал. Закревский, однако же, мне выговаривал за то, что я о молодом человеке мог сказать, что он неблагонадежен, такому начальнику, как Клейнмихель; я отвечал, что Клейнмихель настоятельно требовал, чтобы я ему сказал о причине удаления Загоскина, и что я рад тому, что мог от него отделаться таким неопределенным ответом, а что Закревскому должно быть известно, как трудно подчиненному Клейнмихеля уклониться от ответов на его вопросы. Тогда Закревский сказал, что он давно знает этого Петрушку, которому ничего не значит погубить человека, что, когда Закревский был дежурным генералом Главного штаба Его Величества, Клейнмихель, исправляя в чине капитана должность петербургского плац-майора, по нескольку раз в день бегал по его лестнице. К этому Закревский присовокупил:

– Как я рад, что упросил Вас не доносить о поступке Загоскина; очень было бы нам неприятно видеть, что по нашему доносу страдает семейный человек, а все же нехорошо, что Вы заявили о предполагаемой его неблагонадежности.

Он меня звал в этот день к себе обедать; я сидел за столом подле него, и он во время обеда неоднократно мне выражал свое удивление, что я решился заявить такому строгому начальнику о неблагонадежности «молодого» офицера. К этому считаю не лишним присовокупить, что Закревский все это говорил и делал чисто по добродушию, потому что никаких отношений между ним и Загоскиным не было. На место Загоскина впоследствии был назначен к водопроводным работам инженер штабс-капитан Брунер н, которому я не дал определенных занятий; он исполнял только мои разные поручения по этим работам.

В упомянутый приезд Клейнмихеля в Москву, он объехал вместе с Закревским существовавшие тогда фонтаны Мытищинского и Бабьегородского водопроводов. В водоподъемном здании этого водопровода он нашел, что через канавку, вырытую кругом здания, лежали хорошо сплоченные доски, служившие для прохода бывших при водоподъемном здании нижних чинов в отхожее место. Клейнмихель сделал замечание инженеру Попову за то, что тут не устроено порядочного мостика, и удивлялся, как я, по его выражению, свой ему человек, зная, как он требует везде хорошего устройства, не обратил моего на это внимания.

Около одного из водоразборных бассейнов Бабьегородского водопровода было немного грязи от воды, проливаемой при наполнении бочек. Клейнмихель накинулся за это на Попова, но был остановлен словами Закревского: