Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

В первый день бомбардирования у нас в гарнизоне выбыло из строя убитыми и ранеными до 1100 человек, на другой день до 500 и потом все менее, так что за октябрь итог убитых и раненых в гарнизоне 6400 человек, за ноябрь нет и 2000; были дни менее 10 человек, и то более убитых штуцерными выстрелами; буря 2 ноября причинила более вреда, чем писали; между Балаклавою и Севастополем много погибло, о чем почти не упомянуто, но вообще море не так бурливо, как в прежние годы, и почти не было морозов, но можно надеяться, что зима свое возьмет, а так как морозы в январе в тех местах бывают с метелями, то положение неприятельской армии может быть еще отчаяннее. Наше войско, конечно, не в хорошем положении, стоя на биваках в землянках и получая продовольствие по необыкновенно грязной дороге от Бахчисарая, которую так легко было бы поддержать в хорошем виде, если бы на это было обращено должное внимание, но все же мы привыкли более к перенесению трудностей, и у нас, слава Богу, нет холеры. По значительности идущих транспортов от Бахчисарая существующей дороги, проложенной на откосе горы по Бельбекской долине, было бы недостаточно, если бы она была и удобопроезжаема; можно было бы за небольшие расходы открыть новый добавочный путь сообщения, но главнокомандующий не дает денег и вообще на них скуп; ты знаешь, как мне нравятся все наблюдающие интерес казны, но всему должен быть предел, и не должно бы скупиться на устройство столь важного сообщения, а в особенности на устройство госпиталей, которые в Симферополе в жалком положении; так как не сделано было заблаговременно распоряжений о доставлении запасных аптек и госпитальных кадров и об увеличении числа докторов и транспортных подвод, то раненые и оставались несколько дней без перевязки; казенная аптека не успевала доставлять лекарства, так что офицеры по 3 дня их не получали; большой недостаток в белье; перевязка раненых была затруднительна, а в госпиталях дурной воздух и вообще неустройство. Доктора, посланные из Южной армии, за недостатком лошадей на почтах ехали медленно; в симферопольских госпиталях офицеры даже не видали чаю и сахару, тогда как пожертвования были на них столь велики, но не трудно, что такой беспорядок, когда при армии не было самых нужных чинов, которые должны быть при ней по положению о действующей армии; кого именно нужно, не трудно бы прочесть в этом положении, и, по назначении их, каждый заведовал бы своею частью; теперь начали назначать некоторых, и даже если они и не совсем способны, то все же пойдет лучше; каждый будет заниматься своим делом; между тем говорили, что прибыла еще запасная аптека, а прибывшие сестры {попечения}, состоящие под покровительством В. К. Елены Павловны, уже оказывают много полезного; по приезде остальных сестер и сердобольных вдов нет сомнения, что госпитали {и содержание в них} поправятся, но удивительно, кому могло прийти в голову отправить сердобольных вдов в почтовых каретах по нашим новороссийским дорогам, где каждую карету запрягают по 20 волов, очень искусно, по шести в ряд, три ряда и впереди два вола. Местный военный губернатор [109], {542}, о бегстве которого из Симферополя расскажу после, не занимался госпиталями; новый не ответствен и не знаю, что он сделает, если ему не дадут денежных средств, которых у него нет вовсе в распоряжении. Жители Симферополя принимают сильное участие в раненых и больных и делают для них все по возможности. Симферополь совершенный госпиталь; грязь в нем непроходимая и непроезжаемая; до 3 тыс. раненых отправлено к колонистам в Мелитополь, где многие от хорошего за ними ухода выздоравливают. Все в один голос говорят, что войско наше отличается храбростью, рвением, преданностью Государю, но не любит своего начальника [110]; впрочем, как видим, за что им любить его, если еще между ними, может быть, известно, что он не принял в Севастополь архиепископа Иннокентия, приехавшего с чудотворною иконою Касперовской Божией Матери, {бравирующего ядра неприятеля}, о котором будто бы он сказал, что к чему архиерей разъезжает с иконою своего изобретения; уверяют, что это правда; предоставляю тебе судить, до какой степени это может произвести дурное влияние. Никто другой бы этого не сделал, а в особенности прибывший при мне [Дмитрий Ерофеевич] Сакен [111], который очень богомолен; он уже принял под собственную команду защиту Севастополя, вместо Моллера {543}, не очень способного командовать осажденным гарнизоном. С прибытием Сакена Севастополь как будто повеселел. Не знаю, до какой степени виновато Военное министерство в недостатках армии в Крыму, но князь [Михаил Дмитриевич] Горчаков из Южной армии, говорят, присылает многое в Крымскую армию, не ожидая требования; но так как он человек рассеянный, то говорят, что его заботливость простерлась до того, что он прислал одного офицера ожидать падения Севастополя, с тем чтобы иметь это сведение как можно скорее. Конечно, Меншикову должно было скоро надоесть видеть подобное лицо, и он ему приказал ехать назад. Меншикову дают разные названия, весьма для него невыгодные. Остается рассказать тебе сражение 24 октября.

22 октября пришли последние войска дивизии Соймонова [112], {544}, 23-го хотели дать сражение; упросили однако же, чтобы дать войскам отдохнуть, отложить до 24 окт.; вечером 23-го Данненберг [113], находившийся на Бельбеке в 10 верстах от Севастополя и более, и Соймонов, находившийся в Севастополе, получили краткую, но неясную диспозицию о том, чтобы 24-го каждый из них выступил с шестью полками и действовал от Килен-балки для овладения английскими рентраншименами; по соединении войск, Данненберг, как старший, должен был принять команду; в то же время Тимофеев [114], {545}должен был напасть на французский лагерь, а [ Павел Петрович ] Липранди [115], стоявший еще в занятых им редутах и находившийся под начальством П. Д. Горчакова, сделать фальшивую атаку на Сапун-гору. Тимофеев исполнил дело свое хорошо, а атака Липранди, как говорят удержанного Горчаковым [116], была слишком фальшивою, так что не произвела ожидаемого эффекта отвлечь неприятеля. В главном действующем отряде хотя и было 12 полков, или 48 батальонов, но под ружьем было до 29 тыс. человек, и это ясно, потому что и в благоприятное время трудно считать в батальоне более 600 человек, тут было 3 полка, в которых считалось менее, чем во Владимирском, а в нем под ружьем было {только} 1300 человек. Данненберг и Соймонов, получившие в разных местах краткую, но неясную диспозицию, составили каждый отдельно более подробные и послали их на утверждение. Посланная Данненбергом не возвращалась; о соймоновской не умею тебе сказать. К Данненбергу Меншиков почему-то не благоволил; первый еще из Перекопа послал донесение о том, что вступает с вспомогательными войсками в Крым; Меншиков спросил адъютанта Данненберга, привезшего донесение: