Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

– А где генерал Данненберг?

– Он идет с первым эшелоном.

– К чему он торопится; я слышал, что он получит новое назначение.

Этот разговор был передан Данненбергу; последствия его ты сам поймешь. Вылазка, сделанная с такой поспешностью, не могла удасться, но, по моему мнению, если бы и удалась, ни к чему не повела бы. В составе менее 30 тыс. человек нельзя было выгнать в один день из лагеря неприятеля, отлично укрепленного, многочисленного и превосходно вооруженного; все, чего можно было бы достигнуть, это взятие нескольких английских укреплений, для защиты которых надо было бы оставить гарнизон. Этот гарнизон, находясь в удалении от наших сил, был бы подвержен самой величайшей опасности и не мог бы удержаться. Пример занятия редутов войсками Липранди доказывает только нерешительность и неспособность союзных генералов; он не с 40 тыс. человек [117]стоял 1 1/2 месяца в занятых им редутах вдали от наших войск и через полтора месяца их оставил без боя, тогда как должен был быть из них вытеснен давно неприятелем. Против этих редутов, но по правую сторону речки Черной, расположили теперь 16-ю дивизию, как принадлежащую к 6-му корпусу, коего штаб в Чергуне, а дивизию Липранди отправили к Сакену, к корпусу которого она принадлежит. Я с намерением тебе вперед высказал цель боя 24 окт., чтобы не так была грустна его неудача. Соймонов вышел рано утром из Севастополя по большой симферопольской дороге и не должен был бы, по моему мнению, переходить Килен-балку, которою пролегает эта дорога, а оставаться на ее левой стороне, в ожидании прихода Данненберга, но он перешел балку, зная, что Данненберг, под команду которого он должен был поступить, идет с той стороны. Между тем по переходе его на правый берег Килен-балки он замечен был неприятелем, который начал в него стрелять; это заставило Соймонова перейти снова через Килен-балку с частью войск, но уже не по большой дороге, а по страшно неправильной крутизне, под неприятельскими выстрелами; натиск наших войск был так велик, что они взяли неприятельский ретраншемент и даже вошли в лагерь, но подоспевшие французские войска штуцерными выстрелами заставили их отступить, причем Соймонов убит. Жабокрицкий [118], {546}принял команду над его дивизией, а свою сдал брату, который менее двух лет полковником; ясное доказательство, как мало высших чинов у нас в делах. Между тем подошел Данненберг; место, которое он назначал для своей артиллерии, нашел занятым артиллериею Соймонова, так что всю нашу артиллерию и развернуть нельзя было; бой продолжался восемь часов; тактика неприятеля состоит в отступлении столь стремительном, что мы, боясь засады, не можем за ним следовать, а он, отойдя на расстояние, на которое не хватают наши ружья, открывает штуцерный огонь, расстраивает строй, убивая и раня значительную часть атакующих; можно сражаться с равным оружием, а против штуцеров никуда не годна даже легкая артиллерия, которую всю уже и отослали из Севастополя. Потеряв до 9 тыс. человек убитыми и ранеными, надо было отступить, но артиллерия оставалась без прикрытия; тогда Данненберг [119]приказал брату с его полком вытеснить нападающего неприятеля из Килен-балки, а между тем увозили артиллерию. В это время подъезжал к полку Великий Князь Николай Николаевич, воодушевлял солдат и, между прочим, говорил, что надеется, что георгиевские кавалеры подадут пример. Брат едва принял полк и совсем не знал его; в драке он оказался так же хорош, как полки прочих корпусов, но до вступления в бой было видно, что войска 6-го корпуса не обстреляны; поминутно крестятся и поминают «царя Давида и всю кротость его», под выстрелами не так смирно стоят; но повторяю, что в бою все это делается незаметным, и Владимирский полк из 1300 человек потерял убитыми и ранеными 600 человек. В начале под братом убита английская лошадь, накануне им купленная, а в конце он сам ранен в руку; эта рана, можно надеяться, будет без последствия. В общем взгляде на это дело надо заметить необдуманную поспешность, с которою его начали, незнание Соймоновым местности, неимение у него карт и при нем офицеров Генерального штаба, ошибку его в переходе на правую сторону Килен-балки и, главное, превосходство неприятельского вооружения, так что, сколько бы ни присылали в Крым войска, пока не будет штуцеров и мы не приучимся ими действовать, ничего не сделаем; каждое сражение тем же кончится; теперь надо неприятеля беспокоить малыми вылазками; между тем говорят, штуцера делаются и везутся, а русский человек ко всему скоро приучится, и, если бы у нас было вдвое менее штуцеров, чем у неприятеля, мы могли бы выиграть; такую оказывает войско ревность против неприятеля, осмелившегося прийти в нашу землю и привезти с собой турок. В конце сражения Меншиков подъезжал к Данненбергу и требовал держаться, но Данненберг, около которого все были перебиты и переранены, объявил, что держаться не с чем, что до 1/3 войска перебито, начальников нет; выстрелы, направленные на Меншикова и Данненберга, заставили удалиться Меншикова, который предоставил кончить Данненбергу; вслед за тем мы отступили, и я не буду тебя снова волновать описанием положения несчастных наших раненых. Повторяю, что у нас позабыли, что военное дело наука; что хорошему военному надо постоянно учиться; теперь припоминаю, что мне недавно попались речи кузена, говоренные им в 1828 году, и что он в одной из них говорит: «Donnez-moi lʼétat militaire dʼun pays et sa manière de faire la guerre et je me charge de retracer tous les autres éléments de son histoire, car tout tient à tout, tout se résout dans le passé, comme principe etc.» [120]

Но по Крымской армии не надо судить о наших действующих армиях, которые лучше организованы, хотя по вышеописанному путешествию моему можно {было бы} подумать, что везде {должен быть} сильный беспорядок, особливо если принять в соображение, что на обратном пути в Екатеринославе я не мог добиться лошадей более 2 1/2 суток, несмотря на то что сам губернатор и вся полиция об этом заботились. {Об этом губернаторе несколько анекдотов я тебе передавал прежде, и они поэтому повторились в том же роде, но я их не буду описывать; пора кончить поздравлением тебя с Новым годом и желанием всего лучшего; это поздравление и желание передаю тебе и от жены моей. Прекрасной памятной книжкой [121]я не успел еще заняться; буду писать о ней на следующей почте.}

Привожу также in extenso весьма интересный ответ Баландина, в котором он сообщает мнение французских военачальников о наших войсках.

Я очень рад, что у меня есть маленькое средство отплатить тебе хоть немножко следующими выписками из двух писем В. [122]о разговоре его с Буэ-Вилльомэ {547}, бывшим начальником штаба Гамелэна {548}, – который приезжал в Брюссель, по возвращении в Париж, и виделся там с В., они приятели no Maison Lafitte [123], [124]. Извлекаю сущность двух писем. Предмет их один и тот же. В. вообразил, не знаю почему, что П[ исьмо ] 198 не дошло до меня, и в П[ исьме ] 199 повторяет прежнее с некоторыми прибавлениями и изменениями; буду делать ссылки на то и другое, воздержи ваясь, по возможности, от комментариев и предоставляя их тебе самому.