Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

В мае 1855 г., желая улучшить наше сообщение с Севастополем, по моему предложению начальник V (Московского) отделения Николаевской железной дороги Шернваль {535}(впоследствии тайный советник и начальник Управления железными дорогами) составил проект конной дороги из деревянных покрытых железной полосой рельсов и проект вагонов, на которых можно было бы перевозить скот и фуры без перегрузки. Приложив к этим проектам составленную мною пояснительную записку с указанием места, откуда можно было достать материалы, нужные для устройства дороги, способа устройства и списка протяжений, где эта рельсовая дорога наиболее нужна, я отправил их к главнокомандующему армией князю М. Д. Горчакову, прося вместе с тем моего брата наблюсти за тем, как будет принято мое предложение; на него не обратили никакого внимания. Под запиской я подписался «Русский»; я не смел подписать своей фамилии, опасаясь, что Клейнмихель будет недоволен тем, что я ее послал не через него; посылкой же к нему записки я боялся потерять время, которое считал весьма дорогим при тогдашнем нашем положении в Севастополе.

По дороге из Симферополя в Севастополь я обогнал ехавшего верхом юнкера Сергея Алексеевича Нарышкина {536}, старшего сына моего друга, {о котором я неоднократно говорил в «Моих воспомина ниях»}. Сергей Нарышкин находился постоянным ординарцем у князя М. Д. Горчакова. В рассказе этого юноши об Инкерманском сражении он обвинял своего начальника, который по диспозиции должен был сделать фальшивую атаку на французский лагерь для отвлечения внимания неприятеля от главных наших сил, наступавших у Инкермана, но по внушению генерал-лейтенанта Липранди {537}сделал свою атаку до того фальшивой, что ею не мог обмануть не только французского генерала, но и самого неопытного юношу. Я вез Нарышкину несколько денег золотой монетой, которою он был очень недоволен, не зная куда положить. Золотой же монетой я вез большие суммы разным лицам, в том числе Римскому-Корсакову н, которого нашел в с. Бельбеке. Он также был недоволен получением золотой монеты, которую с трудом разменял на кредитные билеты. Между тем это золото меня чрезвычайно обременяло в продолжение всей дороги между Москвой и Симферополем, так как, опасаясь положить его в чемодан, который мог легко быть украден, я им набил все мои карманы.

В России звонкая монета ходила тогда al pari [98]с кредитными билетами, но меня снабдили золотом, а не билетами, в опасении, что последние ходят в Крыму ниже настоящей их цены.

Подъезжая к Бельбеку ночью на 30 ноября, я видел по направлению к Севастополю беспрерывные огни, которые сначала принял за падающие звезды; потом услыхал отдаленный грохот, подобный грому, и очень удивился такой сильной грозе в это время года. Наконец я понял, что это были пушечные выстрелы у Севастополя.

В с. Бельбеке я нашел генерала [ Петра Андреевича ] Данненберга {538}, только что сдавшего командование 4-м пехотным корпусом генералу [ Дмитрию Ерофеевичу Остен- ]Сакену и очень недовольного всем происходившим. Часть ночи, проведенной мною в Бельбеке, я слушал его рассказы, но еще более я слышал от него, когда на возвратном моем пути в Москву я догнал его на первой станции от Симферополя на р. Салгире. Там, лежа со мною на единственной кровати, он, большой охотник и мас тер рассказывать, проговорил всю ночь.

В Севастополе я остановился на северной стороне у Генерального штаба полковника Герсеванова {539}, исправлявшего должность генерал-квартирмейстера армии, человека малоспособного. Он помещался в комнате, наполненной чертежами; я пробыл в Севастополе всего один день.

Перед моим отъездом, в начале декабря, из Симферополя в Москву брат мой, узнав, что я нуждаюсь в деньгах и что я мог приехать к нему только вследствие выдачи на мою поездку денег нашей сестрой, предложил мне тысячу рублей с тем, что я буду их выплачивать, покупая для него в Москве вещи по мере получения от него поручений на эти покупки. Брат, по его словам, имел в это время лишние наличные деньги, и я очень был ему благодарен. Не успел я приехать в Москву, как его жена начала давать мне поручения на разные покупки, так что вскоре очень немного осталось у меня из полученных тысячи рублей. Получив от ее сестры, Елизаветы Борисовны фон Брин, новое ее поручение купить фортепиано, я показал последней счет покупкам, который из писем моих к брату должна была знать жена его, и затем совершенную невозможность на остальные деньги, которые тогда же отдал г-же фон Брин, купить фортепиано. Конечно, моя невестка немало бранила меня за этот отказ.

{По приезде} на первую станцию от Симферополя на р. Салгире мне сказали, что нет почтовых лошадей, что много проезжающих, и в том числе генерал Данненберг, остановлены за неимением лошадей. Я призвал старосту и требовал от него, чтобы он мне нанял лошадей, а за неимением их верблюдов или волов. К утру были заложены в мой тарантас, не помню какие из последне поименованных животных, за наем которых я заплатил очень дорого. Я употребил на проезд почтового перегона, менее 30 верст, целый день. На следующей почтовой станции повторилось то же самое; дорога в Крыму ничем не обозначена, и возчики не знали ее направления, а потому мне случалось плутать по крымским степям по нескольку часов во все стороны, так что потребовалось шесть дней для переезда до Перекопа, откуда я поехал с меньшими затруднениями.

По дороге я перегонял целые обозы раненых и партии пленных французов, англичан и турок. Между Екатеринославом и Харьковом, в одном большом селении, в котором я переменял лошадей, вошли рано утром в занимаемую мною на станции комнату несколько пленных французов; они объявили, что, узнав о моем полковничьем чине, пришли ко мне с просьбой. Я им отвечал, что я не принадлежу к полиции, но готов, если их обижают обыватели или конвоирующие их нижние чины, передать их жалобы ближайшему полицейскому или военному начальству. Они объявили, что их никто из русских не обижает, что конвой обходится с ними ласково, а конвойный унтер-офицер наилучший человек в свете (le plus brave homme du monde), но что они просят отделить их от англичан и турок, из-за которых они так долго находятся в пути, так как первые от излишнего употребления русской водки не могут держаться на ногах, а последние, хотя и не пьют, но вовсе ходить не умеют, так что конвойные выбились из сил, отыскивая лошадей для перевозки турок и пьяных англичан. Я объяснил им невозможность исполнить их желание. После того пленные сказали мне, что четвертак, положенный на каждого в день, им выдается аккуратно, при чем некоторые показали мне столько четвертаков, сколько дней они были в походе. Я удивился, что они ничего не издержали из выданных им денег. Они объяснили это тем, что в селениях нечего было покупать по случаю поста (Рождественского), а хлеб белый им дают крестьяне вдоволь и ни под каким видом не хотят принимать от них никакой платы, приговаривая при отказе от денег слово «Нечасни», т. е. несчастные.