Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Пушкин бывал иногда у Плетнева и с женой; {видев меня у него на вечерах}, он не приглашал меня к себе, и я у него не бывал. Гоголь жил в верхнем этаже дома Зайцева {488}, тогда самого высокого в Петербурге, близ Кокушкина моста, а так как я жил в доме Дружинина, вблизи того же моста, то мне иногда случалось завозить его. По прошествии нескольких лет, когда уже была напечатана первая часть «Мертвых душ», я встретился с ним в Москве у сапожника Таке н, у которого он очень хлопотал о том, чтобы сапоги ему были красиво сшиты, и в тот же день в Английском клубе, где мы сидели на одном диване. Не узнал ли он меня или не хотел узнать, но мы не говорили друг с другом, как в этот раз, так и во все следующие наши встречи в Москве. {Упомянув о сапожнике Таке, не могу не сказать, что он был художник своего дела. Сапоги, им шитые, были и прочны, и изящны; со всех работанных им сапогов у него были колодки, расположенные в известном порядке. Это был своего рода музей, так как в его долговременную и большую практику у него набралось множество колодок. Постарев и нажив хороший капитал, он продал свой магазин, бывший на Большой Дмитровке.}

Приехав в 1831 г. в Петербург, я нанял квартиру в доме Колотушкина {489}у Обухова моста, вместе с инженер-подпоручиком Лукиным, который произведен был в прапорщики годом ранее меня, но оставался два года в прапорщичьем классе. В одно время с нами в доме Колотушкина жила знаменитая танцовщица Истомина {490}, прославленная стихами Пушкина. Почти ежедневно собирались у нас играть в карты. Я привез с собою несколько сотенных ассигнаций, данных мне матерью на содержание в Петербурге, а равно подаренных дядей Александром Волконским. По совету Лукина я разменял эти ассигнации на серебро, так как при промене выигрывались два процента. Мы оба постоянно проигрывали в карты и брали без счета из моего запаса, так что в одно прекрасное утро или, лучше сказать, неприятный вечер оказалось, что мне нечем заплатить моего проигрыша, тогда как я полагал, что у меня есть еще много денег. Мы с Лукиным очутились в таком положении, что нам нечем было платить за квартиру, а потому я, по приглашению моих товарищей, братьев князей Максутовых, перешел жить в их квартиру в том же доме Колотушкина.

Тогда еще не было выстроено большого полукруглого дома на площади у Обухова моста, и из окошек квартиры Максутовых было видно здание Института инженеров путей сообщения. Мы все до того боялись инспектора классов института, Резимона, что страх этот не оставлял нас и на собственных квартирах. В институте запрещено было садиться на подоконники; когда кому-нибудь из нас или из наших гостей – товарищей по институту случалось сесть на подоконник в нашей квартире и кто-нибудь скажет: «Резимон идет», все бросались от окон опрометью. У Максутовых была также довольно часто карточная игра, которую я старался избегать, не имея вовсе денег. Сверх того, они часто ездили по танцевальным вечерам, куда я вовсе не ездил, так что принужден был проводить много вечеров совершенно один. По этим причинам я, по настоятельному приглашению Лепехина н, переехал жить с ним в дом Дружининан, у Кокушкина моста.

Кроме карточной игры по вечерам на квартирах офицеров, слушавших курс в институте, в самом институте они играли в орлянку. Подпоручики и прапорщики получали жалованье по третям, первые в год 600 руб. асс., а вторые 510 руб. асс. И сверх того, как те, так и другие получали квартирные деньги по 200 руб. асс. в год. Последние раздавались ежемесячно; в месяц приходилось по 16 руб. 66 коп. асс., что по настоящему курсу составило бы 4 руб. 76 коп. Я уже говорил, что ассигнации имели тогда лажу около 2 процентов, а потому казначей института, полковник Трипольский н, находил выгодным для себя выдавать квартирные деньги не ассигнациями, с придачей мелкой монеты, а все мелкою серебряной монетой. Игра в орлянку в офицерских классах института была постоянной, но она усиливалась немедля по получении квартирных денег. Постоянно всех обыгрывал Ястржембский, который впоследствии сделался сильным карточным игроком и проиграл большие суммы.

Лепехин был со мной вместе в 3-м и 2-м классах Военно-строительного училища, но, когда я перешел в августе 1829 г. в 3-ю бригаду Института инженеров путей сообщения, он оставался в 1-м классе училища. Переведенный вместе со всеми прочими воспитанниками училища в январе 1830 г. в институт, он не мог уже поступить в 3-ю бригаду, так как в ней пройдена уже была половина годового курса, а поступил в 4-ю бригаду и потому в 1831 г. был в прапорщичьем классе. Я прожил с ним до самого окончания моего курса в институте. Лепехин не только был мне предан, но уважал меня за прямоту мою и способности и вследствие этого очень заботился о моем спокойствии. Он по выпуске из института служил недолго, поселился в деревне и, когда приезжал в Москву, видался со мной. Я давно потерял его из виду.

В подпоручичьем классе института предметы преподавания были: курс построения, прикладная механика, прикладная химия, минералогия, астрономия и стратегия. Сверх того, каждый подпоручик должен был составить по проекту сооружения сухопутного и водяного сообщений и гражданской архитектуры. Первые две науки преподавал профессор Клапейрон, который прочитал только несколько лекций, так как вскоре, по возвращении из Вытегры, он совсем оставил Россию {по причинам, мною выше подробно изложенным}. Его заменили профессор инженер-майор Матвей Степанович Волков {491}и инженер-поручик Станислав Валерьянович Кербедз {492}, только в этом же 1831 г. кончивший в институте, в который он поступил по окончании курса в Виленском университете. Минералогию читал инженер-поручик Владимир Петрович Соболевский {493}, впоследствии директор Института путей сообщения. Прикладную химию читал Гесс, а стратегию Языков, {о них обоих я упоминал выше. Прибавлю только, что} Языков, несмотря на занимательность его предмета, имел дар читать лекции так, что в пять минут усыплял всю аудиторию, чему, конечно, способствовало и то, что его лекции были послеобеденные между шестью и семью часами вечера. Астрономию читал Янушевский, который преподавал высшие математические исчисления в 3-й бригаде. За составлением проектов наблюдали Волков, Кербедз и Жако.

Учение мое в классе подпоручиков шло несколько лучше, чем в прошедшем году. Неимение общества [47], в котором мне хотелось бы так часто бывать, как у Дельвигов, и пользование свободою уже в продолжении года были причиной тому, что я чаще сидел дома в те часы, которые не должен был проводить в институте, и мог повторять лекции, особенно с того времени как переехал жить с Лепехиным, где и помещение мое было лучше, и не мешали товарищи своими разговорами и карточной игрою. Все означенные науки, за исключением строительного искусства, преподавались в очень сжатом виде. При изучении курса построения и практической механики надо было запомнить много чертежей и иметь способность к высшим математическим исчислениям, на которых было основано их преподавание. <���Не имея никаких способностей к чертежам, я эти предметы изучал недостаточно; о легкости для меня математических выкладок я говорил уже выше. Итак>, графическую часть этих предметов я почти не знал, а математическую знал хорошо. Это и выказалось вполне на выпускном экзамене. Тогда для этого экзамена не назначалось, как теперь, экзаменных комиссий, состоявших из большого числа членов, занятых и другими обязанностями, отставших от науки и вообще равнодушных к успехам слушающих курс в институте. Тогда назначались для выпускного экзамена две комиссии, состоявшие из профессоров под председательством одного из ученых генералов путей сообщения. Председателями комиссий назначались обыкновенно генерал-майоры Потье и Дестрем, которые постоянно присутствовали при экзамене и могли сравнительно оценить познания каждого. Одна половина подпоручиков должна была экзаменоваться у Потье, другая у Дестрема. Экзамен у Потье считался гораздо легче; он не так следил за ответами экзаменующихся, как Дестрем, и главное, менее обращал внимания на то, до какой степени понимает экзаменующийся то, что он излагает. Поэтому некоторые из тех, кому приходилось экзаменоваться у Дестрема, сказывались больными, а когда он оканчивал экзаменовать значившихся в его спис ке, то спрашивал тех, которым было назначено экзаменоваться у Потье и которые не были еще проэкзаменованы. Окончив экзамен половинному числу подпоручиков, Дестрем более не приходил на экзамен, и выздоровевшие после этого времени больные, или сказывавшиеся больными, экзаменовались у Потье. Я первоначально попал в список экзаменующихся у Потье, но так как мои познания превосходили познания многих других, то я согласился попасть в число экзаменующихся у Дестрема. Присутствовавший на моем экзамене профессор Волков, зная, до какой степени я мало изучал разные чертежи, потребовал, чтобы я начертил разные устройства шлюзных ворот. Я начертил общее их расположение и вывел формулу сопротивления разных частей ворот, для чего требовались очень длинные и сложные математические выкладки. Дестрем похвалил меня и сказал, что за этот ответ я заслуживал бы полных баллов, но что я отвечал не на вопрос Волкова, и требовал на него ответа. Я откровенно сознался, что ничего не знаю по этому предмету, прибавив, что когда придется проектировать шлюзные ворота, то у меня будут книги с чертежами для моего руководства. Но это не помогло: Дестрем поставил мне 0 за вопрос, на который я не отвечал, и 10 {то есть полные баллы} за мои математические выкладки, а так как я при этих баллах мог остаться на другой год в подпоручичьем классе, то приписал против моей фамилии: doit être avancé (должен быть произведен). При этом он сказал, что мы должны все знать, что нам преподают, что, конечно, инженеру лучше знать, чем не знать разные устройства шлюзных ворот, но что это не крайне необходимо. Он всегда любил хвастаться своею необычайной силою и, при этом случае, сказал, что, конечно, также полезно инженеру быть физически сильным, но что это не необходимо; при этом он поднял большое тяжелое кресло, взяв его за ножку одной рукою, и приглашал Волкова, худощавого, слабосильного, сделать то же, что произвело общий смех. Означенное кресло становилось всегда при выпускных экзаменах для чрезвычайно тучного герцога Виртембергского, который, впрочем, никогда на них не бывал, довольствуясь присутствовать при публичных экзаменах. Поставленный мне 0 по одному из вопросов на выпускном экзамене не лишил меня производства в поручики, но имел влияние на то, что я в списке произведенных стал не так высоко, как мог надеяться.