Ольга Медведкова - Лев Бакст, портрет художника в образе еврея

Вернувшись в Париж, Бакст в отчаянии, с уже эмигрантской грустью писал Бенуа: «Жалко снега, жалко Рождества, жалко Россию, но, право, я три раза порывался идти к Марии Павловне и так и не решился, сгорая от стыда, умолять о разрешении жить на родине» [715] Письмо от 18 декабря 1912 г. (Отдел рукописей ГРМ. Ф. 137. Ед. хр. 637. Л. 5; цит. по: Сергей Голынец, Лев Самойлович Бакст …, указ. соч. С. 121). . Тем не менее год спустя, в надежде снова навестить сына на Рождество, он все же решил каким-то образом поправить свое положение. Напомним, что прямо перед этим, в августе 1913 года, Бакст получил чин офицера Почетного легиона, являющийся очень высокой правительственной наградой; во Французской республике члены этого ордена были и остаются своего рода аристократией. Интересно, что в деле о получении звания [716] Archives nationales, site de Fontainebleau, № 19800035/749/84960, Légion d’honneur numéro 15.990. Etranger résidant en France. Некоторые авторы пишут о том, что офицерское звание было дано Баксту «за создание стиля Бакст». Такая действительно очень своеобразная формулировка в деле фигурировала, но лишь в графе «Publications, titres littéraires, scientifiques, artistiques», в которой значилось: «A exposé au Salon de la Société Nationale des beaux-arts de 1902 à 1907 et au Salon d’Automne de la Société des artistes français de 1907 à 1911. A depuis 1909 peint les décors et les costumes des ballets russes et créé le style Bakst». Эту формулировку многие пишущие сегодня о Баксте используют вне контекста, превращая художника в создателя «марки». в графе «национальность» у Бакста стояло: «русский». Действительно, «еврей» он мог бы написать во Франции только в графе «вероисповедание», а такой графы в анкете, естественно, не было.

Прежде всего, Бакст написал (по-французски, в элегантном и очень свободном стиле) письмо своей старинной знакомой, великой княгине Марии Павловне, с просьбой позволить ему пожить две недели в ее дворце, ибо тогда он бы рассматривался полицией как ее гость и его бы не посмели трогать [717] Письмо от 30 октября 1913 г. (РГИА. Ф. 789. О. 11. Д. 137–138. Л. 22 об. – 23). . Однако Мария Павловна поселить Бакста у себя отказалась, предложив ему вместо этого уладить его «проблему».

В письме к секретарю Академии художеств Валериану Порфирьевичу Лобойкову (1861–1932), до настоящего времени неопубликованном, как и все это дело в целом, Бакст объяснял свою ситуацию. Позволим себе привести письмо полностью: «Глубокоуважаемый Валерьян Порфирьевич, я написал по Вашему совету письмо великой княгине об вопросе моего права жительства в Петербурге. На другой день я обедал у графини Порталес с великой княгиней, и после обеда она меня отозвала в сторону и заговорила по поводу моего письма. Она спросила, каким образом академия и звание не дают мне права жительства в столицах. Я ответил, что звания у меня, к несчастью, нет, ибо я вышел из академии, не окончив ее, и не конкурировал на звание [718] Благодарю Марию Марамзину за помощь в расшифровке этой строчки. . Отвечая на ее вопрос, я объяснил Ее Высочеству, что доход вот уже 3–4 года мой изменился, льгота, дававшаяся ранее петербургским почетным гражданам (к которым я принадлежу, как мой покойный отец и дед), и то мне более не разрешает жить в столицах. Я просил Е.В. в связи с тем, что собираюсь посетить Петербург на Рождество, чтобы повидать сына, разрешить мне, как и в прежнее время, поселиться у нее во дворце, где я был бы à l’abris de l’exigence de la police [719] вне доступности полиции ( франц .). . Но Е.В. мне сказала: Oh non, je veux que vous ayez un libre parcours dans votre pays et pour cela écrivez-moi une «официальную бумагу» et je vous arrangerai tout [720] О нет, я хочу, чтобы Вы могли свободно передвигаться в Вашем отечестве, и потому напишите мне (официальную бумагу), а я все устрою. . Это ее подлинные слова, и вообще она была очень заинтересована и участлива и сказала мне на прощание, отчего я в Петербурге не обратился тогда к ней. Я ей сказал, что, к несчастию, ни Е.В., ни великого князя Бориса Владимировича не было в Петербурге. Тогда она сказала: Alors je comprends: eh bien faites ce que je vous ai dit [721] Тогда понимаю: ну так сделайте, как я Вам сказала. . Теперь обращаюсь к Вам, многоуважаемый Валерьян Порфирьевич, с просьбой прислать мне образец официальной бумаги для данного случая, и я его пошлю куда надо из Парижа, по Вашему указанию. Не знаю, на что надо опереться и что просить. Лучшее, конечно, было бы звание академика, что, если я не ошибаюсь, дается теперь за „художественную деятельность и мировую известность и одобрение“. Тогда можно было бы сослаться на мою первую золотую медаль (высшую русскую награду на русском художественном отделении международной выставки в Брюсселе 1910 года), на почти все европейские музеи, имеющие мои картины, и на недавно полученный офицерский крест Почетного легиона, и на то, что я был вице-президентом Salon d’automne à Paris [722] Парижского Осеннего салона ( франц. ). и вообще имею „репутацию“ и, конечно, avec la bonne volonté de l’académie [723] При благосклонности Академии ( франц. ). все легко было бы, и не понадобилось бы этого перечня „заслуг“, но боюсь, что совет академии не съезд моих поклонников. Может быть, великая княгиня нашла другой исход, или существует другая возможность, я буду Вам во всяком случае глубоко признателен за совет и за форму этой бумаги, которую надо будет переслать из Парижа на имя великой княгини» [724] Письмо от 23 октября 1913 г., отправленное из гостиницы «Европа» в Венеции (РГИА. Ф. 789. О. 11. Д. 137–138. Л. 21–22). Пунктуация в цитатах из архивных документов здесь и далее – современная. .

Обратим внимание на тот разрыв в положении Бакста в Европе и в Петербурге, о котором свидетельствует это письмо. В Европе художник заработал «репутацию», стал знаменитым, вхожим не только в художественные [725] Среди друзей Бакста были такие художники и композиторы, как Морис Дени, Максим Детома, Рене Лалик, Габриэле Д’Аннунцио, Поль Дюкас, Клод Дебюсси, Эдгар Дега, Модильяни, Пикассо, Серт, Габриэль (Коко) Шанель. , но и в труднодоступные светские круги. Именно в качестве члена высшего общества фигурирует он у Пруста. Упоминавшаяся в письме графиня Мелания де Порталес (1836–1914) была одной из самых блестящих дам того времени; Бакст ужинал у нее в компании с великой княгиней Марией Павловной, к которой не решался обратиться в Петербурге, в то время как свободно, поминутно переходя с русского на французский, беседовал с ней в Париже,

К письму Лобойкову было приложено датированное тем же 23 октября 1913 года обращенное к великой княгине официальное прошение следующего содержания: «Решаюсь прибегнуть к стопам Вашего Императорского Высочества, как Августейшей покровительницы художников, с следующей моей почтительнейшею просьбою. По существующим для г. С.-Петербурга правилам, мне, как принадлежащему к иудейскому вероисповеданию, не разрешается проживание в столицах, несмотря на то, что я имею звание потомственного почетного гражданина. Между тем я учился в Императорской Академии художеств с 1883 по 1887 год, и если не имею аттестата художника из Академии, то потому, что вследствие болезни должен был покинуть Академию. После того я не оставил занятие искусством, а напротив того, усовершенствуя свои познания за границей, я много работал в области искусства и достиг, смею думать, значительной известности и вполне независимого положения в Париже, способствуя своими работами, по мере сил и способностей, распространению русского искусства за границей. Пользуясь всеми правами в Европе, я ощущаю особенно унизительное чувство оттого, что у меня на родине я лишен права приезда в Петербург, где протекла моя молодость и учебные годы, и тогда как почти все Европейские музеи имеют мои работы. В Брюсселе в 1910 году я получил в Русском Отделе всемирной выставки вторую золотую медаль, а во Франции мне пожалован за заслуги в области искусства офицерский крест Почетнаго легиона. Вместе c этим мне, русскому подданномухудожнику, при моих приездах в Россию приходится предпринимать крайне тягостные хлопоты для получения разрешения на проживание, хотя бы самое короткое время, в С.-Петербурге. В таком моем тяжелом положении, я позволяю себе беспокоить Ваше Императорское Высочество моей почтительнейшей просьбой оказать мне Ваше милостивое покровительство и исходатайствовать для меня, во внимание к моим художественным заслугам, право проживания во всех местах Российской Империи» [726] Письмо от 23 октября 1913 г. Л. 24–25. Прошение это (черновик с помарками) отпечатано на машинке. Ему предшествует в деле письмо Бакста к Марии Павловне, написанное по-французски. Перепечатанное набело прошение – Там же. Л. 27–29. . «Пользуясь всеми правами в Европе, я ощущаю особенно унизительное чувство» – даже в этом «нижайшем» прошении 46-летний Бакст сохранял независимый тон и, гордо вычеркнув (и не переписав письма) слово «подданный», заменил его «русским художником» [727] Лобойков ответил Баксту телеграммой, предлагающей ему составить досье и обратиться с официальным прошением, что Бакст и сделал. Прошение из Академии было направлено в Министерство внутренних дел с сопроводительным письмом в.к. Марии Павловны, черновик которого хранится в деле Бакста в АХ: «(л. 28–29) Министру внутренних дел из Академии художеств. Известный в Европе русский художник Лев Бакст Русский художник, известный в Европе под именем „Бакст“, он же потомственный почетный гражданин Лев Израилевич Розенберг он же Бакст иудейского исповедания, обратился ко мне с просьбой об оказании ему покровительства и об исходатайствовании ему прав беспрепятственного проживания во всех местах Российской империи, в том числе и ее столицах. Принимая во внимание выдающиеся заслуги в области искусства Л.И. Розенберга (Бакста), картины коего имеются во многих европейских музеях и который за труд на художественном поприще пожалован во Франции высокой наградой – офицерским крестом Почетного легиона, я прошу Ваше Высочество не отказать в удовлетворении приложенного выше ходатайства. Президент, подпись „Мария“». Зачеркнутые слова показывают, как сложно великой княгине описать «статус» Бакста. .