Ольга Медведкова - Лев Бакст, портрет художника в образе еврея

Быть может, не в последнюю очередь этот скандал, связанный с морально-полицейским осуждением «Фавна», стал одной из причин того отказа в праве на жительство, того гонения, которому подвергся Бакст в России в 1912–1913 годах [706] См.: специальный выпуск журнала Comoedia illustré , посвященный этому балету. См. также издание фотографий Адольфа Мейера с текстами, воспроизведенное в кн: Jean-Michel Nectoux, Nijinsky, prélude à l’Après-midi d’un faune , Paris, Adam Biro, 1989. .

Начиная с 1906–1907 годов Бакст, как мы видели, постоянно подолгу жил в Париже. В 1909 году – когда именно его декорации первого дягилевского сезона стали гвоздем программы – после стольких лет материальных унижений, постигших его особенно после разрыва, а затем и развода с женой, он начал наконец достаточно зарабатывать и снял себе в Париже мастерскую на улице Мальзерб, в любимом буржуазном 17-м округе [707] Замечательно подробно описывали эту мастерскую и Бакст в письмах к Л.П. Гриценко, и Светлов в «Реминисценциях». . При этом он постоянно возвращался в Петербург, живя, таким образом, между двумя столицами. Конец этой свободной циркуляции между Россией и Европой был положен в 1912 году.

Тогда, осенью, два года спустя после развода с Любовью, Бакст в очередной раз приехал в Петербург навестить своего пятилетнего сына, о котором он постоянно думал и к которому постоянно рвался: «Когда я поеду в Россию? Так горячо хочется повидать близких по крови и по сердцу. Андрюша не покидает моих мыслей…» [708] Письмо Бакста к Л.П. Гриценко, от 20 ноября 1911 г., из Лондона, МДО, 2. С. 184. . Эти мысли о сыне переплетались у Бакста с присущим ему страхом за детей. Об этом чувстве он часто писал, а в письме к Андрюшиной матери объяснял это памятью об обварившейся кипятком из самовара старшей семилетней сестре [709] Там же. . В 1912 году Бакст собирался в Петербург в январе, но, видимо, тогда поездка не состоялась; летом он был на Кавказе, в Железноводске, где отдыхала с детьми и лечилась «нервная» Любовь Павловна, категорически не желавшая сама приезжать в Европу. Наконец в октябре 1912 года он доехал до Петербурга и вскоре после приезда получил предписание: как еврею, не имеющему права на жительство в столицах, ему было приказано покинуть Петербург в 24 часа.

В 1914 году Аркадий Аверченко сатирически сжато и вместе с тем (как и в рассказе о дедушке Бакста), можно сказать, философски, описал этот инцидент в рассказе «Ценитель искусства»

«– Там спрашивают вас, ваше превосходительство.

– Кто спрашивает?

– Говорит: Бакст.

– Жид?

– Не могу разобрать.

– О, Господи! Доколе же… Ну, проси…

– Что вам угодно, молодой человек?

– Я художник Бакст. Здравствуйте. Мне хотелось бы получить право жительства в столицах.

– А вы кто такой?

– Еврей. Художник. Рисовал костюмы для Императорской сцены, работал за границей; в Париже и Лондоне обо мне пишутся монографии.

– Монографии? Это хорошо. Пусть пишутся.

Бакст переступил с ноги на ногу, проглотил слюну и сказал:

– Так вот… Нельзя-ли мне… право жительства?

– Нельзя.

– Почему же?

Его превосходительство встало и сказало значительно, с выражением человека, исполняющего долг:

– Потому что! Правом жительства! У нас! В России! Пользуются! Только! Евреи-ремесленники!

– Ну-с?

– А какой же вы ремесленник?

Снова Бакст переступил на первую ногу; снова проглотил слюну – и, после минутной борьбы с самим собой, сказал:

– Ну, я тоже ремесленник.

Его превосходительство прищурилось.

– Вы? Ну, что вы! Вы чудесный художник!

– Уверяю вас – я жалкий ремесленник! Ей-Богу! Все мои эскизы, костюмы и картины – жалкое ремесло.

– Ну, что вы! Можно ли говорить такой вздор? Милый мой – вы великолепны! Вы гениальный рисовальщик и колорист. Какое же это ремесло?

– А я все-таки чувствую себя ремесленником. Возьмите мои костюмы для „Шопенианы“, мои эскизы для „Шехеразады“ – ведь это самое ничтожное ремесленничество.

Его превосходительство потрепало Бакста по плечу.

– Оставьте, оставьте. Я, милый мой, тоже кое в чем разбираюсь и люблю искусство. Ваши эскизы – это откровение! Это подлинное, громадное искусство!! Вам нужно памятник поставить.

– Значит… я могу надеяться на право жительства?

– Вот именно, что не можете!! Будь вы ремесленник – тогда пожалуйста. Вот, например, если бы Бодаревский, или Штемберг, или Богданов-Бельский были евреями – пожалуйста. Им – хоть три права жительства! Где угодно. А вы, мой милый… Нет, это было бы оскорблением святому искусству. Что? Вот ваша шляпа… До свиданья!

Усталый, Бакст поплелся домой.

Вошел в мастерскую. Чудесные, ласкающие глаз рисунки и эскизы смотрели на него вопросительно. В их причудливых линиях и пятнах читался вопрос:

– Дали?

В ответ на это Бакст погрозил им кулаком и бешено заревел:

– Будьте вы прокляты! Из-за вас все!!»

В перевернутой форме эта история Аверченко, казалось, пародировала рассказ Вазари о «совершенной», ремесленной линии Джотто. Между ремесленником и независимым художником граница пролегала по черте оседлости. Бакста наказывали за то, что он, будучи евреем, не был ремесленником; выселяли за то, что он – среди евреев – был художником с европейским именем, как бы не-евреем, европейцем, да к тому же знаменитым.

Не сильно расположенный к евреям Дмитрий Философов вспоминал: «После первой революции, уже „знаменитый“, с красной ленточкой в петлице [710] Т.е. с орденом Почетного легиона. , он приехал из Парижа в Петербург, совершенно забыв, что он еврей из черты оседлости. Каково же было его удивление, когда к нему пришел околоточный и заявил, что он должен немедленно уезжать не то в Бердичев, не то в Житомир. Покойный вице-президент Академии художеств гр. И.И. Толстой (впоследствии городской голова) возмутился, печать подняла шум, и Бакст был оставлен в покое» [711] Д.В. Философов, «Лев Бакст», За свободу , 4 янв. 1925 г., воспроизведено в: Наше наследие , 2002, № 63–64. С. 90. .

«Облетевший все газеты случай с Бакстом, которого едва не выселили из Петербурга в 24 часа как не имеющего права жительства, характерный показатель, до какой степени у нас еще мало ценят искусство, художников, вообще талантливых людей» [712] Аполлон , 1912, Летопись, № 15–16. С. 210. Цит. по: Ирина Пружан, указ. соч. С. 190. В книге Ирины Пружан дело о выселении Бакста из Петербурга описывается с многочисленными неточностями. , – возмущался журнал Аполлон , полностью следуя тому же самому, только вывернутому наизнанку, «двойному дискурсу» (как если бы в столицах России проживали только талантливые люди!). А вот что писала в октябре об этом скандале газета Речь : «Вопрос о праве проживания в столице художника Л.С. Бакста разрешен, как нам сообщают, в утвердительном смысле. По просьбе директора Эрмитажа гр. Д.И. Толстого [713] Сам Бакст писал во французском письме в.к. Марии Павловне, что ему помогал именно граф Дмитрий Толстой (РГИА. Ф. 789. О. 11. Д. 137–138. Л. 22 об.). министр иностранных дел С.Д. Сазонов возбудил перед министром внутренних дел А.А. Макаровым ходатайство об отмене распоряжения полиции о высылке Л.С. Бакста, как еврея, из Петербурга. Свое ходатайство С.Д. Сазонов, как передают, мотивировал тем, что распоряжение полиции произведет весьма невыгодное впечатление в Париже и Лондоне, где Л.С. Бакст пользуется большой популярностью. Министр внутренних дел А.А. Макаров согласился с мнением С.Д. Сазонова и предложил санкт-петербургскому градоначальнику пересмотреть дело о высылке Л.С. Бакста. 14 октября из канцелярии градоначальника сообщили по телефону в гостиницу, где остановился Л.С. Бакст, что полиция не встречает препятствий к проживанию в Петербурге Л.С. Бакста» [714] А. Ростиславов, «Черта оседлости и черта искусства (к случаю с Л. Бакстом)», Речь , 1912, 17 октября. Эта вырезка хранится в РГИА (Ф. 789. О. 11. Д. 137–138. Л. 19). Она является частью дела о высылке Бакста. . Речь, однако, шла только об отсрочке.