Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Сегодня утром я бегал мимо мест высадки союзного десанта, мимо погребальных курганов, которым четыре тысячи лет. Отныне эти леса для меня – не только место моих детских забав. Даже деревья – и те теперь выглядят для меня иначе.

Во время войны на окраине поселка, возле отеля «Келтенвауд», росла маленькая сосна. Деревце как деревце, вот только владелец отеля регулярно выкапывал ее и сажал снова. Под его корнями размещалась деревянная конструкция вроде ящика, из которого шел ход в потайное помещение.

Лишь в 1995 году семидесятилетний Лео Дюрлахер рассказал об этом убежище в своих воспоминаниях. Со своей семьей он жил в сарае за гостиницей. Когда в гостиницу должна была заявиться полиция, срабатывал тревожный сигнал: самодельная система оповещения приводилась в действие мотором от швейной машинки. Заслышав сигнал тревоги, все четверо бежали к дереву и сидели в темноте под землей. Они накачивали воздух ручной помпой, выходившей наружу, и молча прислушивались к топоту тяжелых сапог над головой.

Из дома я звоню Корри, сестре Ваута. Она с радостью соглашается встретиться и полушутя прибавляет: «Поторопитесь, мне, как-никак, хорошо за восемьдесят».

Все эти встречи обрушиваются на меня одна за другой: с Марианной в доме 33, с Ваутом в доме 31, а теперь вот с его сестрой, которая, как выясняется, живет прямо за офисом моего дяди.

Я предлагаю приехать к ней завтра в десять утра.

– Вот это я и называю поторопиться, – отвечает Корри.

На следующий день дядя подвозит меня в Эде, и я иду пешком к добротному новому жилому комплексу. Квартиры с балконами спланированы специально для пожилых людей, оборудованы лифтами, подходящими для кресел-колясок. Я пересекаю парковку и оказываюсь во дворике, вымощенном пестрым кирпичом и уставленном вазонами, в которых под январским солнцем сияют анютины глазки. Местные обитатели в шапках и куртках группками сидят за металлическими столами и болтают. Указатели сообщают, где сад, медицинский центр и оформленная в современном стиле столовая под названием «Гранд-кафе». Этот комплекс – воплощение нидерландского благополучия, по части которого, когда дело касается уровня жизни пожилых людей, страна занимает первое место в мире.

Теплая квартира Корри тесно заставлена безделушками. Она высокая, в отца, и, несмотря на шутки про возраст, выглядит бодро. Нетрудно узнать молодую девушку с братиком на руках со снимка семидесятилетней давности, который показывал мне Ваут. В квартире повсюду фотографии детей и внуков, а прямо за спиной Корри – большой портрет ее покойного мужа, который всю жизнь проработал на цементном заводе. Корри подливает в кофе сладкую сгущенку, и тут я понимаю, что она кое-кого напоминает. Мою бабушку ван Эс.

Я показываю Корри фотографию нынешней Лин и еще несколько снимков.

– Она стала красавицей, – говорит Корри не без гордости и продолжает: – Линтье здесь пришлось тяжко. Они ведь взяли ее только в доме убирать, совсем заездили. Разве ж это жизнь!

Госпожу ван Лар она судит сурово:

– Ей главное было – чтоб с виду все прилично, а если работу можно было на кого другого свалить, сама и пальцем не шевельнет.

Корри помнит, что Лин была худенькой, добросердечной и покорной – только трудилась, сносила все попреки, и из дома ее почти не выпускали.

– На самом-то деле она хотела жить с нами. Помню, как она оставалась у нас ночевать: мы с ней лежали в кровати и все мечтали. Но нашей семье нельзя было ссориться с ван Ларами, да и забрать Лин к себе было слишком опасно.

Корри рассказывает, как Лин прожила у них целую неделю, когда ван Лары уехали в отпуск.

– Две болтушки в одной комнате, можете себе представить, – смеется она.

Но Лин об этом ничего не помнит.

Детство Корри в 1930-е годы в Беннекоме было счастливым – многочисленные сильные дядюшки носили ее на плечах и играли с ней.

– Перекидывали меня друг другу, точно мячик!

Мы рассматриваем фотографию родителей Корри с крошечной дочкой. Все трое сидят в огороде, а за спиной у них вьются по аккуратным подпоркам побеги фасоли. Отец вытянул длинные ноги чуть ли не в камеру. На нем немного небрежная рубашка с расстегнутым воротом, поверх – подтяжки. Мать в цветастом платье держит дочку за руку и слегка щурится на ярком солнце.

Тон де Бонд, высокий и крепкий, работал маляром. Его жена, Янсье, наоборот, была слабого здоровья, потому что в юности переболела туберкулезом. После рождения дочери врачи сказали супругам, что больше детей им иметь не стоит, потому что второй беременности Янсье не выдержать. Для них это стало большим горем, как и для Корри, всегда мечтавшей о младшем брате или сестре.

Потом началась война. В 1939 году Тон записался в армию, а его жена и дочь на время перебрались в Роттердам. Корри до сих пор помнит, как бомбили город, помнит, как тесно было в толпе беженцев на барже, когда их эвакуировали из доков, и как шипели в воде потоки расплавленного битума.

Сразу после капитуляции Нидерландов Корри с матерью вернулись в Беннеком. Через несколько недель внезапно объявился Тон – вошел в сад, бритый наголо и в солдатской форме. Он пешком добирался из Германии после того, как его и других военнопленных освободили. Первым делом они всей семьей поехали в город и купили ему шляпу.

Еврейские беглецы появились на улице Алгемер только через два с лишним года. Взрослые ничего не говорили Корри, но она помнит, что в доме жили чужие люди. В памяти осталось, как они жались к стенам, осторожно выглядывая из окон. Как-то раз Корри видела, как они сбегают по лестнице со второго этажа, потом через кухню – и в лес. Вскоре после этого ее отец принялся копать и прокладывать под домом кабель.

А потом появилась Мартье. Трехлетняя девочка. Говорили, что ее спасла служанка. Та успела забрать ребенка и передать в надежное место, когда вся многочисленная семья уже была обнаружена и арестована. На фотографии у Мартье личико еще младенчески пухлое, как у ангелочка, его обрамляют черные кудряшки. Клетчатый бант завязан на макушке, как у Минни-Маус. Платье с пышными рукавами тоже как у Минни, а глаза у девочки темные и печальные.

Де Бонды полюбили малышку с первой минуты. Тон носил ее на плечах, а Янсье пела ей колыбельные. Корри наконец получила долгожданную сестренку. Семья зарегистрировала девочку как Мартье де Бонд, поэтому прятать ее не пришлось.

Во время эвакуации все четверо жили в Эде, в курятнике, страдая от холода и недоедания. Однако старались, чтобы Мартье не голодала. После освобождения Беннекома семья вернулась в поселок: дом разбомбили, но они не унывали. Все лето взрослые восстанавливали жилье, а дети резвились на воле.

Внезапно к ним явилась незнакомая женщина. Она назвалась матерью Мартье – ей удалось выжить в войну.