Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Нам, привыкшим к большим расстояниям нашей родины, заграничные пути кажутся всегда очень короткими. Так и для меня показался кратким путь до Берлина. Быстро промелькнул перед моими глазами целый ряд мелких станций с прилегающими к ним небольшими городками, залитыми ярким солнцем теплого майского дня. Миновали мы Кюстрин-на-Одере с его устарелыми укреплениями, в казематах которого отбывал когда-то свою епитимию Фридрих Великий [110], и к четырем часам дня показались бесконечные предместья Берлина, с редко разбросанными домиками, утопавшими в аккуратно распланированных фруктовых садах. Затем, мало-помалу, они сменились городскими многоэтажными домами и широкими улицами, обсаженными деревьями. Поезд шел уже не по насыпи, а по высокому виадуку.

Первый визит мой в Берлин был намечен к генералу Потоцкому, которого я знал только заочно. Адрес его, конечно, мне был известен. Это был какой-то отель на Фридрихштрассе [111], и я предполагал, доехав до конечного пункта дороги, без труда найти, что мне нужно. Участившиеся остановки поезда, сопровождаемые постепенным опустением вагона, я объяснял себе пригородными станциями Берлина и решил выждать выхода последних пассажиров. Но вот миновала станция Зоологический сад, Фридрих штрассе, еще какая-то. Хотя я и не имел понятия о плане Берлина, но эти названия ясно свидетельствовали, что мы уже в городе. Выждав еще одну, я вышел наудачу, не помню хорошо, где именно. Спустился вниз на улицу и у первого попавшегося на глаза носильщика спросил, как мне пройти на Фридрихштрассе. Он ответил, что мне надобно сесть в поезд Ringbahn, и выйти на третьей станции. На мой вопрос, что нельзя ли пройти пешком, он критическим взором окинул мой туго набитый альпийский мешок и саквояж и объяснил мне, что до Фридрихштрассе по крайней мере два километра и мне с вещами не дойти. Это было мое первое приключение, как я называю, пошехонского характера, но не последнее, так как впоследствии не один раз незнанье заграничных порядков сопровождалось подобными недоразумениями. Но беда была невелика: поезда Ringbahn ходили каждые две минуты, и билет стоил всего лишь 20 пфеннигов, и я через четверть часа был уже на Фридрихштрассе, где без труда нашел искомый отель.

Генерала Потоцкого не было дома, кроме него мне не к кому было обратиться, и я решил его ждать. Слава Богу, что отельная администрация, несмотря на мой мало презентабельный вид, допустила меня в здание, а то бы мне пришлось ждать на улице. Чтобы не пропустить Потоцкого, я расположился в коридоре у дверей его номера, не решаясь покинуть этот пост, хотя голод уже порядочно давал себя знать: ведь после утреннего кофе и легкой закуски, предложенной мне американским полковником еще задолго до полудня, я ничего не ел, а шел уже шестой час.

Часа через два такого ожидания в коридоре показался высокого роста очень моложавый блондин с энергичными, правильными чертами лица, мельком окинул меня, как мне показалось, недоумевающим взглядом, и, остановившись у двери, против которой я сидел на своем мешке, стал отворять ее. Сомнения не было: это был генерал Потоцкий.

– Вы генерал Потоцкий? – спросил я его и на его утвердительный ответ назвал себя.

Он не встретил меня такими откровенными словами, как Довбор-Мусницкий, но прием его своей сердечностью напомнил мне только что пережитое мной в Познани. Он тотчас же предложил мне, в ожидании лучшего, разделить с ним его номер, в котором, кроме кровати, была еще софа, причем хотел уступить мне кровать, на что я, конечно не согласился. На столе появились всякие вкусные консервы и горячий чай.

Потоцкий был уже знаком с моими приключениями, так как прочел записку, представленную мной через него генералу Щербачеву, и мне оставалось только рассказать ему, каким способом удалось мне покинуть Польшу и какой прием оказал мне Довбор-Мусницкий в Познани.

Он, со своей стороны, сообщил мне, что в Берлине находился уже генерал Монкевиц, командированный из Парижа Щербачевым для участия в междусоюзнической комиссии по ликвидированию наших военнопленных, находящихся еще в Германии, и что к работам этой комиссии предполагается привлечь и меня.

Около девяти часов утра следующего дня мы с Потоцким отправились в его миссию, которая временно помещалась в здании бывшего нашего посольства: 20, Унтер-ден-Линден {187}. Здание это после позорного Брестского мира было занято большевистским посольством, но после поражения Германии и с прибытием союзных представителей большевики должны были убраться восвояси, и помещение опустело.

Как я узнал уже на месте, миссия генерала Потоцкого, действовавшая под флагом Красного Креста, возникла исключительно благодаря его личной инициативе.

Потоцкий и персонал его миссии прибыли в Берлин из Киева в числе пассажиров тех четырех поездов, которые немцы, отдавая Украину во власть петлюровцев и большевиков, предоставили русским беженцам {188}, которых ожидала как с той, так и с другой стороны короткая и жестокая расправа.

Полное трагизма, по рассказам счастливцев, попавших на эти поезда, было следование их по Украине, при полном расстройстве железнодорожного движения, с частыми и длинными остановками на станциях, переполненных ордами разнузданной солдатни. Только присутствие немецких солдат, сохранивших еще кое-какую дисциплину, спасало беженцев от насилия.

Несколько дней тянулось это полное тревоги путешествие; вздохнули беженцы свободно только тогда, когда прибыли в пределы хотя и революционной, но сохранившей внутренний порядок Германии.

В распоряжении Потоцкого, не знаю каким путем, оказалось около шестидесяти тысяч рублей из сумм Красного Креста, и с этими средствами он решил организовать бюро для направления наших военнопленных на противобольшевистские фронты. Инициатива его была приветствуема представителями союзников в Берлине, которые были поставлены в немалое затруднение при выполнении своей задачи по отношению к нашим военнопленным за отсутствием какого-либо нашего центрального органа. Генерал Щербачев не замедлил санкционировать принятые меры, и, таким образом, миссия Потоцкого начала функционировать официально. Для руководства ее деятельностью, Щербачев командировал генерала Монкевица, снабдив его надлежащими инструкциями.

Миссия состояла из двух отделов: один специально военный для отправки военнопленных, другой – Красного Креста для санитарного наблюдения за лагерями, в которых они находились. В первом отделе кроме Потоцкого было еще два офицера Генерального штаба, полковники Свистунов {189}и Сияльский {190}, прибывшие с Потоцким из Киева, и несколько молодых офицеров, прикомандированных из числа военнопленных. Во втором отделе были исключительно гражданские чины: барон Врангель, барон Остен-Сакен {191}, доктор Аксенов, сводный брат генерала Глобачева, князь Урусов, Веревкин-Шелюта и еще два-три лица, фамилии которых не помню. Для письменных работ были привлечены, тоже из среды киевских беженцев, две дамы. К организации отправления военнопленных я вернусь ниже.