Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

Юрий Самарин был прав, его главные жизненные встречи были еще впереди. Только после окончания университета он начал осознавать, что его самые серьезные уроки ему еще предстоит освоить.

Став кандидатом, он получил право на государственную службу, чем активно призывал воспользоваться его строгий отец Фёдор Васильевич. Жертву послушания родителю он принес, переехав в 1844 году после защиты диссертации в Петербург. Самарин получил должность в министерстве юстиции, поступив в подчинение графа В. Н. Панина. Затем, в феврале 1845 года, он перешел в Сенат, а чуть позже в министерство внутренних дел, где прослужил несколько лет на должности чиновника по особым поручениям. Одним из мест его службы была Рига, где он написал свои известные письма по Остзейскому вопросу, за что в марте 1849 года поплатился заключением на двенадцать дней в Петропавловскую крепость [215] Назарова Т. А. Общественно-политические взгляды Ю. Ф. Самарина. М., 1998. С. 33–40. .

После личной встречи с императором Николаем I его министерская карьера закончилась, но свою службу и на общественном, и на государственном поприще он еще долго продолжал нести.

По высказываниям самого Юрия Фёдоровича, он отдал лучшие годы и силы бесплодной служебной деятельности, сознавая в себе большие возможности для иной, более важной творческой работы [216] Самарины. Мансуровы. Воспоминания родных. М., 2001. С. 13. .

В последующей деятельности пути Самарина и Каткова не раз пересекались. Хотя их позиции по разным вопросам часто противостояли и они вели горячую полемику в прессе, это не мешало в частной переписке оставаться на «ты», сохранять прежние товарищеские связи [217] Самарин Ю. Ф. Письма к М. Н. Каткову // НИОР РГБ. Ф. 120. К. 10. Ед. хр. 25. Л. 1–3 об. .

Отношения между Катковым и Буслаевым отличались неровностью. Со временем отдаленность, если не сказать охлаждение, между бывшими однокурсниками только нарастала. Еще задолго до кончины Каткова эти отношения практически полностью прекратились.

Фёдор Иванович Буслаев принимал активное участие в «Русском вестнике», публикуя с первых номеров научные труды в журнале однокашника. В своих воспоминаниях, воссоздавая подробную картину студенческой жизни, он удостоил Каткова всего несколькими словами. Более подробно о своих отношениях после окончания университета Буслаев решил рассказать в небольшом очерке. В нем он поведал о подробностях назначения Каткова заведующим кафедрой истории русской и всеобщей литературы, к исполнению обязанностей которого Катков так и не приступил. Касаясь сотрудничества в «Русском вестнике», Буслаев отметил, что все контакты с редакцией он поддерживал через своего давнего знакомого и коллегу по университету Павла Михайловича Леонтьева, соратника и друга Каткова. После смерти Леонтьева в марте 1875 года отношения с журналом окончательно приобрели формальный характер. «Хотя я продолжал помещать свои статьи в „Русском вестнике“ и „Московских ведомостях“, но имел дело не с редактором этих изданий, а с конторою, куда отдавал свои статьи и откуда получал за них гонорар…» [218] Буслаев Ф. И. Эпизоды из истории Московского университета // Катков М. Н. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. СПб., 2012. С. 418. — подводил итог отношений с Катковым Буслаев.

В чем крылась эта отчужденность друг к другу прежних товарищей по университету, можно только предполагать. Вероятно, свою роль играло личное соперничество двух ярких, талантливых, но очень разных по характеру и устремлениям честолюбий людей, чьи служебные пути шли параллельно, но порою пересекались. Элементы ревности, очевидно, тоже имели место. На карьеру обоих влияло покровительство графа Строганова, особенно близко сошедшегося с Фёдором Буслаевым и доверившего ему воспитание своих детей.

Вскоре после окончания университета Буслаев принял предложение Строганова совершить вместе с его семьей путешествие за границу. Позднее, после возвращения в Россию, Буслаев, фактически выполняя роль личного секретаря графа Сергея Григорьевича, оказывал поддержку своим бывшим университетским приятелям, и среди них Каткову.

Так или иначе, окончание университета открыло перед его выпускниками дорогу в большую самостоятельную жизнь, к чему так стремятся молодые люди, ставшие почти уже взрослыми и торопящиеся громко заявить о себе. Оставаясь, в сущности, детьми — неопытными и доверчивыми.

Пушкин в одном из последних публицистических произведений, которое он писал с перерывами в течение 1833–1835 годов от лица анонимного любителя русской словесности, обратился к теме, давно волновавшей современников, к теме двух российских столиц — Москвы и Петербурга.

В отличие от Радищева, создавшего свою книгу на основе путешествия из Петербурга в Москву и отразившего мрачную картину российской действительности, поэт отправился в дорогу в обратном направлении. Он делился своими впечатлениями от поездки в разрозненных главах очерка, не разделяя негативных оценок предшественника. Его несогласие с Радищевым проистекало не из-за литературных или географических разночтений и пристрастий, а имело глубокие идейные и даже идеологические причины. Зрелый Пушкин как национальный поэт России определялся и укоренялся в своем русском традиционном консервативном мировоззрении патриота, государственника и монархиста, уже смотревшего за горизонт, из мира дольнего в мир горний.

Его видение, устремленное в это пространство, по-иному фокусировало и взгляд на две столицы, через призму поэзии и прозы, призму культуры и времени, призму христианской любви православного человека.

К сожалению, он так и не завершил своего повествования, которое позднее, после смерти поэта, по аналогии и в противопоставлении с радищевской книгой получило название «Путешествие из Москвы в Петербург». Ценные наблюдения и наброски, оставленные поэтом, касались не только известной оппозиции первопрестольной Москвы и имперского града Святого Петра, но и затрагивали целый шлейф взаимоотношений в обществе и между двумя городами, включая историю, просвещение и литературу. Точнее сказать, журналистику: «Литераторы петербургские по большей части не литераторы, но предприимчивые и смышленые литературные откупщики. Ученость, любовь к искусству и таланты неоспоримо на стороне Москвы, — подчеркивал поэт. — Московский журнализм убьет журнализм петербургский» [219] Пушкин А. С. Путешествие из Москвы в Петербург // Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 384. .

В этом Пушкина поддерживал и Николай Васильевич Гоголь (1809–1852), рассуждавший на страницах «Современника» об особенностях периодических изданий: «Московские журналы говорят о Канте, Шеллинге и прочее, и прочее, в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности… В Москве журналы идут наравне с веком, но опаздывают книжками; в Петербурге журналы не идут наравне с веком, но выходят аккуратно в положенное время. В Москве литераторы проживаются, в Петербурге наживаются» [220] Гоголь Н. В. Петербургские записки 1836 года // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Т. 8. Статьи. М.; Л., 1952. С. 177. . У Гоголя были все основания для подобных сравнений и его главного вывода о том, что между двумя столицами «дистанция огромного размера!..».