Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Наутро, едва я выпил молока, как услышал голос Винченцо:

– Эй ты, путешественник! Не пора ли тебе и в путь!

Тон был не из дружелюбных; я решил докопаться, почему…

– Думаю, что пора, Винченцо! И сегодня, наверное, тронусь. Только жалко что-то уходить. Уж очень у вас тут славно.

– «Славно», говоришь, – прошипел Винченцо. – Ну, так вот, пока ещё славно, уходи!

Он ушёл, а я собрал свои вещи в мешок, надел его на спину и тоже хотел уже выйти, когда на пороге показалась Милла:

– Ты куда?

– Твой муж прогоняет, – ответил я с улыбкой. – Да и тебе недолго со мной хорошо было!

Она ничего не возразила, протянула мне руку и, пристально взглянув на меня, сказала тихо и отчётливо:

– Джиорджио покажет тебе дорогу. Никогда её не вспоминай и не возвращайся! – и скрылась.

Я пошёл в деревню; заглянув к старику Умберто, я обиженно сказал ему, что Винченцо прогоняет меня, как будто я что-нибудь сделал скверное. Старик взглянул на меня так же пристально, как Милла, и сказал:

– Если гонит, значит, надо! – и, пожав мне руку, ушёл.

А я, вместо того, чтобы уйти вместе с Джиорджио, присоединился к детям и, сняв мешок, стал помогать им распутывать длинную лесу огромной удочки… Так шли часы. Ни Умберто, ни мать детей не приходили; мы втроём сами смастерили обед и съели его; когда же решились тронуться в путь, то время шло к закату – идти было поздно. Мы сели за карты. Дети учили меня то гаданью, то играм, то постройке домиков. Потом легли спать. Ночью я встал, надел мешок и решил идти проститься с Миллой. Я не думал, что она спит. Я был уверен, что все мужчины где-нибудь собрались, и она одна. Подойдя ближе, я увидал в окне свет, а когда зашёл в сад, то через окно увидел, что тут происходит какое-то собрание, которое показалось мне весьма подозрительным. Доносились какие-то выкрики, жестикуляция была бурная, взгляды страшные, убийственные. Очевидно, обсуждалось большое и опасное дело. Милла стояла в дверях и сторожила. И как раз в то мгновение, когда я уже думал бросить всё и уйти, она взглянула в окно, увидела меня и кинулась к выходу. Отскочив от окна, я бросился ей навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – шёпотом спросила она, крепко схватив меня за руку.

– Я жду тебя! Я хотел провести с тобой эту ночь!

– Со мной?.. Хорошо… Так подожди меня здесь! Я накину платок…

Она опять вошла в дом, а я не догадался подбежать к окну и посмотреть, что она делает.

Вскоре она вышла, взяла меня под руку и потащила к скамейке на холм… Она была нежной, была страстной, – и поцелуи горели на наших губах.

Когда же я спросил, не боится ли она ещё, что нас поймает Винченцо, она мотнула головой и воскликнула:

– Теперь мне всё равно!

Прошло полчаса. Мы сидели в глубоком молчании, в объятиях друг друга.

– Подожди меня. Я пойду посмотрю, не расходятся ли они. Если нет, я приду назад. Если да, – тогда до завтра! А завтра я сама провожу тебя. Ты ведь слышал, что они завтра все уходят на работу?

Совершенно машинально я ответил ей:

– Да, слышал… Ну, иди же, и приходи скорей!

Она скользнула. Но я не остался ждать, а также тихо скользнул за ней. Подбежав к окну, я увидел всю группу взволнованной. Милла что-то рассказывала со сверкающими глазами; все остальные, потрясая кулаками и оскалив зубы, что-то кричали.

Не дожидаясь её, я ушёл в домик Умберто, где уснул беспокойным, кошмарным сном… Я уже немножко разуверился в искренности Миллы и даже рад был, что дальше поцелуев мы не шли.

Утром меня разбудила Мариа и тревожно окликнула:

– Вставай скорей! Тебя ждёт Винченцо!

Выходя из домика, я заметил, что мальчик и девочка, выскочив в окно, поползли по траве в ту сторону, где стоял у дерева Винченцо.

«Что случилось? – подумал я. – Отчего они прячутся?»

Я подошёл к Винченцо. Он смерил меня взглядом и тихо сказал:

– Я знаю всё!

– Что всё?

– Мне Милла всё сказала. Сказала, что ты преследуешь её с первой встречи, что этой ночью ты поймал её, когда она гуляла, и что ты взял её силой.

– Но ведь это вздор, это неправда! – воскликнул я.

– Вздор или не вздор – твоя судьба решена! Facciamo «bilancia» 26 26 Facciamo bilancio – сведём счёты; bilancia – весы. ! – и он угрожающе поднял руку.

– Прекрасно! – ответил я. – Сведём счёты! Я не из трусливых.

– Идём со мною! Мы всей компанией отправляемся на вершину!

Подойдя к его домику, мы застали там значительную компанию, человек десять-двенадцать. Миллы между ними не было. Меня встретили спокойно, и мы все пошли вдоль той маленькой речки, где я с Джиорджио ловил форелей.

Мысленно готовясь к предстоящей ножевой драке с Винченцо, и болтая с окружающими, я заметил, что все они были навеселе; а три женщины, которые нас сопровождали, были совершенно пьяны.

У подножия горы мы остановились и теперь уже всей компанией изрядно выпили. Я сидел около Умберто и всё время твердил ему, что я не боюсь его «bilancio», потому что Милла врёт, я ничего не сделал против неё, и тут какая-то штука против меня готовится!..

– Штука? – шепелявил пьяный старик. – Конечно, штука! И вот её-то и зовут «биланчиа»!..

Проснувшись после выпивки, я сразу почувствовал какое-то странное ощущение несвободы. Я лежал на боку и руки у меня были связаны. Несколько мгновений я ничего не понимал, но потом вдруг что-то словно иглой пронзило мозг. Я почувствовал опасность. Что они со мной сделают? Неужели пытка? – прошептал я. Тихо повернувшись на спину, я увидел возле себя Джиорджио.

– Милый мой! За что меня связали? – шепнул я ему. Тут только я заметил, что глаза его полны слёз.

– Да ведь тебе же сделают «биланчиа». Разве ты не знаешь, что это такое? Тебя казнят!

– Что? Что ты сказал? – воскликнул я, чувствуя, как весь холодею, и пот выступил на лбу.

– Тебя казнят! Тебя привяжут к двум деревьям и разорвут! – прошептал мальчик и разрыдался.

Я откинулся головою к земле, и потерял сознание.

Когда я очнулся, уже смеркалось. Меня тащили два человека, не вели, а тащили, потому что я совершенно обессилел. Ужас и страх сковали меня по рукам и ногам. В горле пересохло, и я даже не открывал глаз. Мне было всё равно. Я понимал только одно, что через несколько минут – смерть.

Когда меня привели на небольшую лужайку и снова приставили ко мне Джиорджио, на котором я увидел свой мешок, мысль моя начала работать; я стал усиленно думать, я искал, перебрасываясь с мысли на мысль, – как остановить казнь.

Впереди, в нескольких шагах, группа людей сгибала молодые деревья, а слева, под большим буком, сидел старичок и записывал что-то в книжку. К нему подходили одни и другие, и до меня доносились непонятные обрывки:

– Направо – пять… Налево – три. Налево – восемь… Направо – шесть.

Я ничего не понял и обратился к Джиорджио