Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Попробовал, ничего не выходит. Тут-то Антония нас и выручила. Мы оба скрючились, чтобы оттянуть пружину, а она живо просунула руку, нащупала какой-то свёрток, вытащила, посмотрели – деньги. Ну, решили, давай Бог ноги скорее, потому что ночь коротка.

Вот теперь-то мы втроём давай наводить порядок, кое-как дверцу прикрыли, хоть никак на место её не вставишь. И быстро, быстро – прежней дорогой во двор. Сначала думали остаться да рано утром уйти, а потом как-то боязно стало: а вдруг заметят? Вот мы и подошли к стене, возле старых ворот; взобрались друг другу на плечи, первыми перескочили те двое, потом перетянули Антонию и меня и побежали вовсю.

Сокращали мы дорогу не тропинками, а просто перепрыгивая с холма на холм, перелезая через заборы и прочее; чуть-чуть не опоздали на поезд, который шёл сюда около четырёх ночи. Наконец уселись, хорошо выспались, но чтобы замести след, встали мы в Канчелло, где сейчас же пересели на Авеллино. Прибыв туда, отдохнули у монастыря Монте Вержине, собрали кое-что у поселян, – как вдруг нам стало казаться, что за нами следят. Что тут делать? А переодеться, как назло, не во что! Тут мы догадались отправиться в Лоретто, к старикам-монахам и попросить приюта до вечера. Нас впустили, мы улеглись на солнышке внутри сада и так лежали до заката. Потом, отблагодарив старичков, решили разделиться и идти по одному. Я, конечно, стал зрячим, хоть и худым, Томмазо и Джакобо прицепили вместо седых тёмные бороды, а Антония стала рыжим и довольно-таки противным монашком. Все мы сели по разным вагонам в вечерний поезд, и только по дороге сюда – соединились. А вот и денежки!.. – И, расстегнув ворот, главарь их вынул толстый пакет.

Все приветствовали и поздравляли друг друга с удачей, делились подробностями и нетерпеливо ждали третью группу.

Я присоединился к Антонии и Филе, прося их рассказать, где и что делают третьи.

– Нельзя, нельзя рассказывать! – тонким голосом воскликнула Антония. – А то им не удастся! Разве ты не знаешь, что нельзя говорить, пока не сделано всё? А ты откуда? Давно у нас?

Фила меня представила как участника в деле с русским купцом.

– Ага, значит, ты по подлогам? – деловито спросила Антония. – А ты хорошо подделываешь почерки?

Это неожиданное приобщение к определённому типу мошенников так смутило меня, что я сконфузился и промямлил:

– Нет, не особенно! – И скрылся в компании капитана.

Уже было около двух часов ночи, а третья группа не появлялась.

– Ой-ой, либо попались, либо ни черта не вышло! – громко сказал главарь монастырской истории. – А жаль! Дело хорошее!

– Прав ты, дружище! – сказал какой-то спокойный, мелодичный голос. – И то, и другое верно!

Все обернулись к маленькому человечку, который выполз из-за кустарника и с трудом подвигался к нам. Все бросились к нему.

–Что с тобой, Клавдио? Да тебя, кажется, полоснули здорово? А ну, ложись-ка!

Маленький человечек, бледный и усталый, лёг на землю, другие его раздели и стали водой смывать кровь с руки и спины, и перевязывать раны. Никто ничего не спрашивал, молча помогая ему прийти в себя; потом поставили перед ним рыбу и вино. Он жадно бросился на пищу, залпом выпил три стакана и, грустно опустив голову, сказал:

– Проклятая Катерина нас выдала. Она хотела насолить Титу, а досталось всем нам. Карабинеры нас ждали. Мы не успели и взобраться, как раздались выстрелы. Тит сорвался, и они его подстрелили. Тину – ранили и взяли. Карло и я успели вынуть револьверы. Пока не расстреляли всех патронов, мы не сдавались и бежали. Но один из них всё-таки догнал нас, и саблей хватил обоих. Пока солдат поскакал в поисках других, мы бросились бежать. Повстречали фиакр, заставили везти себя почти до Доганы. Здесь вылезли, пригрозили кучеру, и вот кое-как добрались. Я хоть сюда дотащился, а Карло – лежит в лесу. Думаю, что не вытянет!

Несколько человек бросились в лес в указанном направлении.

– Ну, а мы пойдём. Нам тут больше делать нечего! – сказал капитан, и повёл меня сокращёнными путями к проезжей дороге.

Беседуя в пути, капитан советовал мне на несколько дней прекратить посещение таверн, так как эти грабежи вызовут усиленную слежку и ловлю. Но я и сам чувствовал, что уже достаточно с меня.

По возвращении домой, я узнал, что и Мелитта уже вернулась. Это сразу прикрепило меня к дому; и я почувствовал радость успокоения от всех ужасов и странностей, пережитых за эти несколько дней.

В конце нашего посёлка, возле маленькой церкви, что служила нам в туманные дни маяком, – прислонился к старинным развалинам домишко дяди Лео. Это был самый старый и самый весёлый из рыбаков. Маленького роста, с длинными белыми волосами и красным лицом, крепкий и здоровый, он любил собирать около своей избушки молодёжь и болтать с ней о всякой всячине.

К веселому старику благоволили все, – и уже давно вошло в привычку, что, как в весенние ночи, когда никого не тянет ко сну, так и в осенние или пасмурные, когда хочется объединиться у огонька, – не было большего удовольствия, как пойти к дяде Лео и за стаканом вина послушать его рассказы, да и самому вспомнить из своей жизни и поделиться с друзьями.

Особенно интересно бывало в воскресные дни, когда какой-нибудь закутивший гуляка из ближайшей остерии застрянет на ночь. Избушка у дяди была с самого края. Постучатся к нему, – он никогда не откажет.

И кто только не бывал у него! И честные люди и бродяги… а старику Лео всё равно, – лишь бы гость разговорчивый был, да от вина не отказывался. А вина у дяди было много. И не чудо! Все его любили, все и баловали. Кругом с богатейших вилл виноградари таскали ему бочонки самого вкусного белого вина.

Даже за то недолгое время, что прожил я в Мареккиано, – наслушался я многих рассказов, один любопытнее другого. Всего не перескажешь, но некоторые из них особенно застряли в памяти, вероятно, потому что были они странные, не как все.

– Так вот, значит, хотите верьте, хотите нет, а только слыхал я от человека умного и в старинных делах смыслящего, что в гибели Помпеи, как и в гибели всего человеческого рода, виновата женщина!

Так говорил маленький человек, не то бритый, не то плешивый, похожий всем существом на летучую мышь.

– Да-с, женщина. И не какая-нибудь, а самая что ни на есть честнейшая весталка. А случилось это так.

Человечек устроился поудобнее и, запивая холодное ризотто вином, рассказывал:

– В те годы жил и царствовал жесточайший из тиранов – Нерон. Все его антихристовы дела вы и без меня знаете, так что повторять их вам я не стану. Только должен сказать, что, ненавидимый и простым народом и знатью, которая из трусости всячески льстила ему, он создал себе врагов даже среди жреческого сословия, среди весталок.