Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Смотрим, а народу там человек пятьдесят, слушают о чём-то профессора Пальмиери – директора. А он такой красивый старик звучным голосом что-то рассказывает.

Потом он ушёл в свой кабинет, и часть публики поднялась выше, и я с ними. А время-то близилось к утру. Вдруг словно сила какая-то потянула меня назад; оглянулся я и увидал в окне обсерватории профессора, а он машет руками и что-то кричит, кричит, а мне-то за ветром ничего не слышно. И сам не знаю отчего, но вдруг я нечеловеческим голосом крикнул: «Берегись! Спасайся!» – и кинулся бежать. За мной побежали другие, хотя ничего ещё не случилось. Но едва я достиг обсерватории, как раздался страшный грохот, и в одно мгновение наступил глубокий мрак. Внутри, под нами, что-то заклокотало, и огненная струя с безумным свистом раскроила землю, и из нескольких гигантских трещин – ринулась дьявольским кроваво-золотым потоком.

И в этот момент, неожиданно для самого себя, я вспомнил о церкви. Ведь я забыл запереть её, я оставил храм без попеченья и заботы! И может быть это само Небо мстило мне за моё святотатство! Ужас сдавил мне грудь. Я бросился вперёд по белеющей тропинке, которая, уже вся освещённая багровым отблеском, дразнила меня своими спиралями, словно нарочно удлиняя путь! Тогда я стал сокращать дорогу, прыгая через рвы и перелезая через глыбы старинной лавы.

И вот… и вот, когда передо мной уже совсем близко, на расстоянии, быть может, тысячи шагов, показалась моя церковь, словно угрожающий палец, вытянувшись своей одинокой колокольней над бегущей куда-то толпой, – в это время я почувствовал позади себя горячее дыханье… огненные камни падали вокруг меня, наконец, один из них, опалив мне голову, зажёг мою одежду. Срывая с себя шипящий огонь, задыхаясь от ужасной жары и боли, не останавливаясь, потому что лава уже догоняла меня, я бежал.

Вдруг я споткнулся и упал; лицо моё было против вулкана, и я увидел, что огненная река, сметя всё на своем пути, стремится догнать меня и охватить беспощадным кольцом.

И я кричал, я кричал, как безумный. Я взывал к Богу, я просил лишь единой милости: позволить мне спасти мою церковь. Я бросился вперёд. Вот уже совсем близко, я уже добежал к деревне. Я уже видел, как по широкой дороге убегали толпы людей. И в последний раз я обернулся.

– Боже! Иль это чудо?!.. – Я увидел, что у высокого подъёма, где я недавно упал, – лава повернула. Да, да! Она повернула влево.

Тогда я стал на колени и от счастья, от мысли, что Бог простил меня, я потерял сознанье.

Я не знаю, как долго я лежал. Может быть – минуты, а может быть – мгновенья. Но вдруг я почувствовал необыкновенный жар, как будто я лежал на костре. И я очнулся. Сернистые пары душили меня. Моя одежда тлела и жгла меня. Тогда я сбросил с себя всё – и голым кинулся вперёд. Но всё-таки я решил оглянуться. И тысячи страхов проникли в мою душу.

Перекинувшись через горный подъём, река огня, окружённая серо-жёлтым облаком дыма, текла к моей деревне медленно, но упорно. Уже одна змеевидная струйка выбежала вперёд, – и я не успел отскочить в сторону, как она обвила мне ступню. Страшная боль ожога удесятерила мои силы, и я, прыгнув, как загнанный зверь, очутился возле церкви.

Всё во мне трепетало, всё ныло и болело, но я превозмог все муки, и, с трудом открыв железную дверь, захлопнул её за собой, – и кинулся скорей к колокольне. Но здесь силы оставили меня. Я помню только страшный удар, треск поломанных стёкол и жуткие кроваво-красные лучи. А потом всё заволокло туманом.

Страшным было моё пробуждение. Церковь полна была дымом, и воздух в ней казался раскалённым. И только теперь я почувствовал всю жестокую боль ожогов. Лицо и правая ступня были в огромных волдырях; и всё тело, обожжённое и покрытое чёрным пеплом, казалось мне телом дьявола, а не человека.

Но всё-таки я должен был, я хотел знать всё. И я пополз по лестничке на колокольню. Но там стоять уже было невозможно. Кроме страшной огненной атмосферы кругом, – там медные колокола распространяли невыносимый жар. Но я дополз к окну и то, что я увидел, – наполнило глаза слезами, а душу – невыразимой скорбью.

Вся деревня вплоть до соседней Масса и ещё далеко вниз – были затоплены лавой, которая всё ещё не успокоилась и колыхалась, как море.

Местами она застывала, местами – подвигалась дальше, и облака дыма – то вздымались к небу, то ползли над самой землёй.

Я уже надеялся, что всё кончено, – и готов был возблагодарить судьбу, которая всё-таки спасла церковь. Но я ошибся. Едва наступил вечер, как снова град огненных камней и пепла, извергаясь из раскрывшегося жерла, – охватил всю полосу подножия вулкана, производя пожары, опустошение и гибель многих, кто не успел бежать в другие местности.

Так длилось ещё три дня. Я не сходил с колокольни. Без пищи, без питья я жил только одним ужасом Божьего гнева.

Я ничего не видел вокруг себя, кроме огня, пепла и дыма. И в тот час, когда я, наконец, из-за рассеявшегося дыма увидел море, я не поверил. Да, я не поверил, что в мире ещё осталось что-нибудь, кроме огня, пепла и дыма.

А потом пришли люди, сняли меня с колокольни, повезли в больницу. Меня кормили и поили. Но мне уже было всё равно. Я только помнил огненную змейку, которая обвила мне ногу. Мне вспоминается, что у нее были зелёные лукавые глаза и длинный язык. И когда она шипела, то от неё пахло палёным мясом.

Потом меня перевели в большой дом, где много людей кричало и ревело, как звери, а другие прятались по углам. А мне было скучно с ними. Они какие-то глупые… я думаю, что сумасшедшие.

Меня скоро отпустили, и с тех пор я хожу ночью по городу и собираю окурки, и мне платят за это. Иногда бывает, что где-нибудь виднеется на земле огненная звёздочка, и я кидаюсь к ней. Но это не она, это не та змейка, которая укусила мне ногу и разлила тяжёлый яд в моём мозгу.

Незадолго до моего отъезда разыгрался следующий трагикомический случай, в основе которого лежит необычайное суеверие итальянцев. В особенности сильна вера в народе в «дурной глаз» и в то, что в Иванову ночь происходит празднество нечистой силы.

«Дурной глаз» (malocchio) одинаково страшен для всех, и все верующие и неверующие, если не носят на себе маленькие коралловые или серебряные «corni» (рога) или «ручку» с пальцами, выставленными наподобие рогов, – то во всяком случае сами сделают указанный жест, если повстречаются с человеком «дурного глаза».

А таковых в Италии немало. И присутствие их легко узнаётся. Не повезло в чём-нибудь, сломалась вещь или расстроилось дело, ясно, что кто-то «сглазил», и тот, кто имел несчастье присутствовать при подобной неудаче, уже рискует попасть в «неблагонадёжные» в смысле фортуны.

Однажды дядя Лео объявил, что к нему придёт «настоящий племянник» из Рима. Как молния распространилась весть по всему побережью.