Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Мы подъезжали к застроенному уголку в горном заливе. Над небольшими домиками приветливо возвышались две церковки, среди высоких кипарисов, серебристых олив и густых темнолистых каштанов.

Чем ближе подплывал пароход, тем яснее становились уютные здания, маленькая набережная и террасы отелей, обвитые плющом, виноградом и глицинией. Это был городок Гарньяно. Прямо над ним возвышались крутые горы с небольшими ущельями, в которых местами виднелись проложенные белые дороги.

Мне понравилось здесь, и я нашёл желанный отдых на открытой веранде отеля, над самой водой, в тени душистых олеандр и азалий.

В гостинице было тихо. Хозяйка – немка, как большинство содержателей отелей, а прислуга итальянская – милая, живая и предупредительная. Кроме меня, в настоящий момент постояльцев не было, и естественно, меня окружили вниманием. Дали хорошую, прохладную комнату, подали вкусный обед, и узнав, что я певец, просили вечером спеть для них.

Я не сходил с террасы. Растянувшись в мягкой качалке, я подставлял руки, лицо и развевающиеся волосы навстречу тёплому южному ветру, ласково греющему и поющему тихие нежные песни.

Вся открывающаяся картина была полна спокойствием и сладостной тишиной. Взор отдыхал, останавливаясь то на снежных склонах вершины Бальо, то на беспечной синеве озера, то на серо-жёлтых домиках маленького города.

Раздался тягучий гудок, и справа показался белый пароходик с высоко блестящей мачтой. Подошёл к пристани: по мосткам опустились несколько военных, и, снова прогудев, пароходик скрылся за соседним мысом.

На террасу вошли офицеры пограничной службы. Они вежливо поздоровались. Заказав вина, они сели за стол и приготовились играть в карты.

Уже темнело. Огоньки зажглись в городе, в горах и у нас на террасе.

– Простите, синьор? – обратился ко мне один из офицеров, когда игра была кончена. – Хозяйка передала нам, что вы певец. Если вам не трудно, то доставьте нам удовольствие послушать вас. Сегодня мы свободны от дежурства и приехали сюда из своей пограничной дыры развлечься, повеселиться. Может быть, и вы присоединитесь?

Мы познакомились, и я подсел к ним. Сыграли в «железку», изрядно выпили.

Потом зажгли свечи на пианино в салоне, отельная экономка села за инструмент, и в качестве прелюдии сыграла какие-то бравурные танцы. Ей проаплодировали и тогда взялись за меня.

Сначала мне как-то не хотелось. Почему-то мечталось соединить последний привал с настоящим отдыхом от старых и новых профессий.

Но, видя, что отказ обидел бы хорошо настроенных ко мне людей, я пошёл за нотами.

За пианино сел один из офицеров и свободно с листа проаккомпанировал мне несколько лёгких и певучих романсов.

Взрыв аплодисментов и одобрительное «браво» огласили небольшую залу, которая быстро наполнялась прибывавшими откуда-то людьми.

Подали вина, и когда я, уже с вскружённой головой, разоткровенничался о своём путешествии с гитарой, меня обступили тесным кружком; кто-то побежал наверх за гитарой, и через несколько минут я пел весь свой улично-ресторанный репертуар перед приятнейшей аудиторией восторженных слушателей.

Как хорошо мне было! Перед глазами воскресала чудесной панорамой вся моя жизнь бродячего певца. Сладостью наполнилась душа от наплывших воспоминаний, и в лице присутствующих мне хотелось отблагодарить всю Италию.

Но как отблагодарить? Чем? Ведь у меня был только голос! И вот почему мне так хорошо, так бодро, так солнечно пелось в этот вечер!

Наконец, усталый, я сел за стол, и воскликнув «Evviva L’Italia!», поднял бокал. Кто-то заиграл «марш берсальеров». Какие-то люди пожимали мне руку, и я, опьяневший, но счастливый, чокался с ними со всеми, не говоря, а только улыбаясь и слегка пошатываясь.

Был уже поздний час. На озере поднялся северный ветер – бореа; дверь на веранду закрыли, и вскоре я уже крепко спал в своей комнатке.

Встал, конечно, поздно, и опоздал проводить офицеров. Выпив кофе, я решил прогуляться вдоль озера, потом подняться в гору, а вечером проститься навсегда с любимой родной страной.

Озеро играло тысячами красок. Северный ветер сменился южным, и вода, только что блиставшая нежно-прозрачной лазурью, потемнела, покрылась теневыми пятнами, потом позеленела и расцветилась золотистыми коронками. Шёл я по берегу; встречные люди приветливо кланялись, говорили: «bravo, russo!» и улыбались мне. Это были вчерашние слушатели.

Милый, чудный народ! Сколько простоты, сколько доброжелательства и солнца в нём!

Придя к высокой церкви, похожей на римский Пантеон, но только светлой, с белыми колоннами, я загляделся на узорчатую колокольню, совершенно не похожую на холодно спокойную церковь; отсюда я поплёлся по крутой дорожке.

Тропинка шла между двумя рядами высоких каменных заборов, сначала представляя подобие дороги, а вскоре переходя в заброшенное каменистое русло горного ручья.

Неутомимо подымаясь, сворачивая в сторону, когда приходилось встречаться с настоящим ручьём, я уже поднялся над полосой нагорных домиков, и вошёл в узкое, тенистое ущелье. Густая листва каштанов, миндалей и фиг манила к себе, и я не противился желанию отдохнуть в аромате рощи. Ещё несколько шагов, и в стороне открылась чудесная лужайка, полная ярких и пёстрых цветов. Ярко-красные маки, колокольчики, жёлтая резеда и левкои, орхидеи, бархатцы и масса других, названий которых я не знаю, сочетались в узорный красочный ковёр.

Я лежал и грезилось мне, что не на север я мчусь, а снова на юг, в Неаполь, в дорогой, прекрасный Неаполь. Вспоминались последние дни, прощание с милыми лицами, среди которых я отыскал новую семью и новую родину. И я заплакал, как ребёнок, у которого нет мамы, у которого разбили беспечное детство, но оставили любимые игрушки.

И вправду, разве мои воспоминания не были только любимыми, дорогими игрушками, по которым восстановлялось всё детство возрождённой души, теперь осиротевшей снова?!..

Жар спадал; я вышел из ущелья обратно и остановился на краю обросшего каштанами утёса. С маленькой полянки раскрывалось озеро, словно безграничное море, даже извивы берега затянулись дымкой, словно на море.

Найдя какую-то тропинку вниз, я стал спускаться. Дорожка была крутой, приходилось не идти, а бежать, чуть не натыкаясь, при частых поворотах, на стены лимонных садов. Наконец, тропинка перешла в ухабистую дорогу, которая привела меня к невзрачному хмурому монастырю св. Франциска.

Я проходил мимо ворот; около забора скользнула знакомая фигура, и высокий человек, в жёлтой шляпе, с молодым приятным лицом, окликнул меня:

– Signore russo! Это вы? Откуда вы в наших краях?

Это был один из вчерашних слушателей. Он любезно пригласил меня к себе, в здание монастыря. Там уже давно не было монахов, и он принадлежал теперь акционерному обществу, возделывающему лимоны, лавр и оливковое масло.