Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

– Так вы, значит, в горах были? Молодцом! Ну, теперь отдохните! А ваш букет я пополню моими цветами!

Мы вошли в квадратный дворик монастыря с красивой колоннадой сводчатой галереи. Во многих местах резная облицовка уже сломалась, и то там, то здесь виднелся голый кирпич.

– О, синьор! Когда вы вчера пели, вы устроили нам праздник. Ведь наш Гарньяно это глушь. Прекрасное местечко, а почему-то всех тянет в Гардоне, в Сало или в Риву. А я не променяю ни на какие курорты этот небесный утолок. Ведь это рай земной!

– Вся Италия рай земной. Вот завтра с зарёю я покидаю её, и верите ли, сердце стонет от боли, как будто от него отрывают самые глубокие, самые сокровенные частицы.

– Так не уезжайте, синьор! Живите здесь!

– А работать? – смеясь, спросил я. – Что же я буду здесь делать? Чем жить?

– Чем жить? Ведь вы же певец, вы счастливый человек! Сегодня здесь, а завтра там. Много ли вам надо? А кругом для вас и деньги, и цветы и столько открытых сердец!

Я сидел на каменных перилах внутреннего дворика, пока мой молодой хозяин срывал жасмины, нарциссы и чайные розы.

Вдоволь наговорившись и подкрепив себя вином, мы расстались; молодой человек перевязал крепким шнурком оба букета и, присоединив к ним большую лавровую ветку, протянул мне руку, и сказал:

– Бесконечное спасибо за вчерашний вечер! Когда будете снова в наших краях, у всех нас вы будете желанным гостем!

Сон мой длился долго, гораздо дольше, чем я предполагал. Когда, проснувшись, я подошёл к окну и открыл жалюзи (в Италии, благодаря жаре, они почти всегда закрыты), я с удивлением увидал, что уже вечер.

Спустился вниз, побеседовал на веранде с хозяйкой и сел в качалку. Возле меня на столике стояли букеты, опьяняя нежным ароматом.

Я закрыл глаза и отдыхал всем существом, отдаваясь грёзам о каких-то странных мирах, о цветах небесно-голубых, нездешних.

Вдруг, словно галлюцинация, словно сон, донеслись ко мне далёкие-далёкие звуки. С каждым мгновеньем они становились ближе и слышнее, будто скользили по поверхности воды. Я открыл глаза. Скользнула лодка с полуспущенными парусами, за ней другая. Наконец, показалась третья, с которой доносилось пение. Кто ж это мог здесь петь? Как красиво разносится голос над уснувшим озером!

На веранду вышла хозяйка, за ней экономка, за ней прислуга.

– Это Бернардо катается, наверное, подъедет к нам. Не правда ли, синьор, какой хороший инструмент?

– Инструмент? – удивился я.

– Ну да, конечно, граммофон. Он дорого заплатил за него, но зато какая чистота!

Лодка подъехала совсем близко.

– Бернардо! – сложив руки в рупор, крикнула хозяйка. Поставь-ка «Miserere».

И вот через мгновенье раздалось «Miserere» из «Трубадура». Пел Мазини. Как пел?!.. Нет слов, нет образов, чтобы передать всю красоту его пения. И мы аплодировали так, словно сам певец был перед нами. Его сменил Титто Руффо, разбрасывая над целым озером каскады своего могучего баритона в весёлой каватине Фигаро.

Потом лодка повернула в сторону. Кто-то крикнул откуда: «Addio!» – и снова наступила тишина.

Простившись с хозяйкой, я поднялся к себе. Собирал вещи, подводил счёты, записывал что-то в дневник.

Час был уже поздний. Вдруг, когда я уже раздевался, в тишине ночи опять раздались знакомые звуки. Я открыл окно. Лодка проплывала мимо.

Момент молчания. И страшно, судорожно затрепетало сердце, когда снова зазвучало пение. Ещё бы! В одно мгновение вся моя жизнь, вся «моя Италия» встрепенулась, и, как живая, встала предо мной. Я услышал дуэт:

Я не знаю, как передать, что со мною делалось. Я плакал, я задыхался от слёз; сердце сжималось, но не от горя, а от другой безумной боли, от боли, которую приносят счастье и радость, нахлынувшие мгновенно и заполнившие всю душу, всё существо человека!..

Умолкли звуки. Закрыто окно. Близится новое утро. Прощай, Италия! Прощай, единственная в мире – родина для всех! Прощай, лучшая сказка, которая сохранилась на земле, на радость человечеству!

Григорий Фабианович Гнесин, плодовитый и талантливый литератор и переводчик, к сожалению, при жизни сумел опубликовать только свои «Воспоминания бродячего певца», вышедшие в революционном 1917 году и посему незамеченные, но ныне вновь предлагаемые читателю.

От его, несомненно, обширного литературного наследия – из-за ареста и трагической гибели – остались лишь фрагменты, из одного из которых позднее был укомплектован особый Фонд Г. Ф. Гнесина, № 198, в Отделе рукописей Российской Национальной библиотеки (бывшей Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина).

Как следует из описи Фонда, составленной в 1965 году сотрудником библиотеки Н. А. Зубковой, его материалы были переданы в два этапа: в 1923 году, возможно, самим Григорием Фабиановичем, обживавшимся тогда в Петрограде после своего периода разъездов по северо-западному региону; и в 1943 году, ещё во время ленинградской блокады.

Многообразные тексты – повести, пьесы, поэмы, стихи – ещё ждут своего внимательного исследователя. Из них для данной публикации нами выбраны три произведения Г. Ф. Гнесина.

Машинописные тексты о Верди (1930 год) и Паганини (б. г., но, вероятно, около 1930) по их структуре и стилю явно предназначались для трансляции в радиоэфире. Неизвестно, осуществилось ли это их предназначение, однако первый из текстов в октябре 2018 года был представлен как музыкальная пьеса на «Радио России – Санкт-Петербург» – на основе тогда ещё неизданной машинописи из Отдела рукописей РНБ.

Оба эти произведения отражают любовь автора к Италии, к её культуре и музыке: текст о Верди предварён проникновенными строками об этой стране. При их создании Г. Ф. Гнесин задействовал свою необыкновенную эрудицию и память, в том числе о своём итальянском опыте, а также, вне сомнения, использовал свою музыковедческую библиотеку – одну из самых больших в Ленинграде. Так, в тексте о Верди присутствуют прямые переклички с романом австрийского писателя Франца Верфеля «Verdi: Roman der Oper» (Верди. Роман оперы). При этом следует учесть, что публикуемые произведения не мыслились как научное исследование – это блестящая популяризация, преломлённая сквозь собственное, весьма утончённое, восприятие автора.

Особняком от этих и других пьес Г. Ф. Гнесина стоит его сатира «Хлюнь-Плюнь-Тьфу!», написанная летом 1908 года, когда литератор полулегально жил на Карельском перешейке, откуда затем вновь уехал в Италию. В тот момент дачную местность близ столицы колонизировала плеяда поэтов, писателей, критиков и философов, сформировавшая тот феномен, который позднее получил название «Серебряный век».