Владимир Соколов - Я ничего не придумал

Я решил применить принцип, о котором я уже говорил раньше: лучше сказать «есть!» и не выполнить, чем вступать в пререкания. Я ушёл от капитана и больше никогда к нему не приходил. А он меня больше не вызывал. Наверно, нашёл другого «стукача».

Наше обучение закончилось в августе 1943 года. За отличную учёбу мне было присвоено внеочередное звание старшего сержанта. С удовольствием я нашил на погоны широкие лычки.

7 сентября мы отбыли в Челябинск в маршевую роту, где из нас сфор- мировали экипажи танков, присоединив к нам командиров машин из офицерских училищ. Мы получили на заводе танки, погрузились в железнодорожный эшелон и 18 сентября двинулись на фронт. Танки стояли на платформах, укрытые брезентами, а для экипажей были предусмотрены теплушки, т.е. товарные вагоны, оборудованные для перевозки людей. В теплушках были нары для спанья и железные печки.

Ехали мы долго. После битвы на Курской дуге немцев отогнали далеко на запад. Куда именно нас везут, знало только начальство. Когда эшелон достиг тех мест, где побывали немцы, мы поняли, что такое война. Бои здесь были дважды: при нашем отступлении и при освобождении территории от оккупантов. Кругом были руины. Вместо сгоревших деревенских домов стояли одни кирпичные печи с трубами. Люди жили в землянках. Под откосом валялись искорёженные вагоны. Из рек торчали обрушенные фермы железнодорожных мостов. Мы ехали по новым мостам, построенным сапёрами. Ни одного целого станционного здания.

2 октября 1943 года, поздним вечером, мы прибыли в пункт назначения. Это была станция Чаплино на Украине, расположенная в 100 км от Запорожья, где были немцы.

На станции Чаплино нас встретили представители 9-й гвардейской танковой бригады 1-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейте-нанта И. Н. Руссиянова. Корпус входил в состав Юго-западного фронта, которым командовал генерал-полковник Р. Я. Малиновский, будущий маршал Советского Союза. Так мы стали фронтовиками.

В темноте разгрузили танки с платформ, построились в походную колонну и тронулись в путь. Куда вели колонну, никто из нас не знал. Часа через два остановились в какой-то деревне. Нам было приказано заехать в сад около дома (для маскировки) и ложиться спать. Ночь была тёплая, мы улеглись под звёздным небом и быстро заснули.

Когда пригрело солнышко и я проснулся, первое, что я увидел, это покачивающийся у моего носа помидор. Выше, на дереве, висели груши. Лёжа среди этой благодати, не хотелось верить, что идёт война. Как прекрасна жизнь! Зачем эта война? Кому она нужна? Но на расстоянии нескольких де- сятков километров были немцы.

Чтобы были понятны дальнейшие события, надо хотя бы кратко рассказать непосвящённым читателям о том, как воевали танкисты.

Танки надёжно защищены бронёй от таких средств поражения пехоты, как автоматы, пулемёты, миномёты, осколочные снаряды, противопехотные мины и т. п. Задачей танков при наступлении на оборонительные рубежи противника является подавление огневых точек противника и обеспечение продвижения пехоты под своим прикрытием.

Совершенно очевидно, что одна пехота ничего сделать не может. Она будет просто перебита. Как правило, не помогает даже артподготовка, которая, казалось бы, если смотреть со стороны, должна ничего не оставить от обороны противника. Правильная оборона, хоть и несёт потери, но выживает.

Ясно, что противник прежде всего стремится уничтожить наступающие танки. Для этой цели у него существует противотанковая оборона. Она состоит из противотанковых пушек, находящихся в хорошо замаскированных укрытиях, противотанковых рвов и минных полей перед передним краем обороны. Иногда используются также самоходные орудия и танки, стоящие в специальных окопах, так что выше уровня земли выступает одна башня.

Попадание в танк бронебойного снаряда, особенно в борт, где броня более тонкая, приводит к загоранию танка и даже к взрыву. Это объясняется тем, что снаряд, пробивший броню, чаще всего попадает либо в бак с горючим или маслом, либо в уложенные внутри танка снаряды.

Думаю, теперь будет понятно, почему танковая часть при прорыве оборонительных рубежей воюет обычно не более трёх дней. По истечении этого срока, а иногда и раньше, в части не остаётся боеспособных танков. Оставшихся в живых танкистов выводят в тыл на формировку. Там они ожидают, пока из далёкого Урала или из Сибири пришлют новые танки. Вот в такую часть, находящуюся на формировке, мы и попали. Сколько танкистов выживает? Достоверных данных нигде не встречал, но по моим наблюдениям, не более 50 процентов. Если танк загорелся, часто погибает весь экипаж. Если подорвался на противотанковой мине — есть шансы выжить. Мина обычно повреждает только ходовую часть, лишая танк возможности двигаться.

Естественно желание командиров, чтобы экипажи прибывших танков были укомплектованы из опытных, побывавших в боях танкистов. Поэтому новички, вроде меня, попадали в экипажи только при отсутствии соответствующих специалистов из «стариков». Невостребованных «приезжих» отправляли в резерв.

Я попал в экипаж, где командиром был лейтенант Пётр Григорьевич Бунеев. Он был 1918 года рождения, т.е. на семь лет старше меня. Это был спокойный, рассудительный, какой то, можно сказать, «домашний», а не военный человек. Меня он называл не «товарищем старшим сержантом», как положено по уставу, а Володей. Родом он был из Сталинграда, в мирное время работал в школе учителем.

Наш механик-водитель, Фёдор Арсентьевич Дудаков, был опытным танкистом, успевшим побывать в госпитале. Он был старше меня по возрасту на пять лет. Чтобы не затруднять читателя расчётами, напомню, что мне было 18 лет.

Заряжающий, или, как чаще говорили, башнёр, Василий Иванович Захаров был простым деревенским парнем, примерно одного возраста со мной или чуть постарше.

Командир всех нас называл по именам. К имени механика он прибавлял иногда из уважения и отчество. Мы же называли командира только по званию: «товарищ лейтенант».

Мы укомплектовали танк боеприпасами и горючим и ждали боевого приказа. Командир исподволь воспитывал нас — прежде всего, конечно, меня и Ваську Захарова. Он говорил о том, что в бою жизнь каждого из нас зависит от других членов экипажа. Если кого-то в танке ранит, то ему самому не выбраться, и он может сгореть вместе с танком. Мы должны чувствовать себя одной семьёй.

Командиром взвода у нас был лейтенант Степанов. Командиром роты — старший лейтенант Свиридов. Командиром батальона — капитан Евдокимов. Батальон входил в состав 9-й гвардейской танковой бригады, командовал которой гвардии подполковник Мурашко.

Однажды произошёл случай, напомнивший мне о том, что армия и в деревне армия. От скуки решил прогуляться по деревне. Расслабленный тёплым осенним солнышком и сытым желудком, я брёл, не спеша, по дороге, когда вдруг услышал строгий голос: «Товарищ старший сержант, почему вы не приветствуете старшего по званию?» Повернувшись на голос, я обомлел: зазевавшись, я не заметил идущего мне навстречу капитана Евдокимова, командира нашего танкового батальона. «Виноват, товарищ капитан, не заметил», — произнёс я глуповатую, но обычную в таких случаях фразу. «Идите на кухню и передайте повару моё приказание: пусть он выдаст вам мешок картошки, а вы её почистите», — холодно произнёс капитан и напомнил, что о наложенном взыскании я должен доложить моему командиру танка, чтобы он не разыскивал меня, пока я буду на кухне чистить картошку.