Владимир Соколов - Я ничего не придумал

Я безропотно выполнил наложенное на меня взыскание. Оно было справедливое и, как ни странно, не такое уж трудное. За разговорами с поваром и другими кухонными работниками время пролетело быстро. Очистив мешок картошки, я вернулся к моим товарищам, которые встретили меня смехом. Капитан Евдокимов был убит под Кировоградом. Светлая ему память.

13 октября 1943 года нам зачитали приказ, согласно которому нашей бригаде предписывалось выйти вечером на исходные позиции для атаки с задачей: овладеть городом Запорожье и отрезать противнику путь к переправе через Днепр.

Позволю себе сделать небольшое отступление от рассказа, чтобы была понятна цель и мотивация моего повествования.

Я много читал о войне. Очень редко войну описывают такой, какой я её видел. Большинство старых писателей изображают войну «так, как надо», выполняя политический заказ. Когда за воспоминания берутся простые участники боёв, они невольно поддаются общепринятым традициям, или же их рассказ подвергается редакторской обработке. Накладывается и естественная человеческая слабость: хочется показать себя героем.

В перестроечное время появилась новая «мода» — оплёвывать всё, что было во время существования СССР, в том числе и Великую отечественную войну. Последняя тенденция мне кажется более гнусной, чем прежняя фальшивая героизация. Вот почему мне захотелось самому описать службу в армии, войну и людей на войне. Я не военный историк, а солдат, и буду рассказывать о том, что я сам видел и чувствовал.

Итак, мы выстроились в колонну и движемся в сумерках к исходным позициям. Я подрёмываю на своём сиденье. А что мне ещё делать? Настроил рацию на установленную рабочую волну, проверил связь, зарядил диски пулемёта, доложил командиру о готовности — вот пока и всё, что от меня требуется. Куда мы едем, я не знаю. Это знает командир. Хорошо быть солдатом! Ни о чём не надо думать.

Когда мне приходится рассказывать об этих событиях, слушатели часто спрашивают, было ли мне страшно. Волнение, холодок в груди — это было. Но чувства страха, то есть угнетённого, тоскливого состояния, вызванного угрозой возможной смерти, — не было. В голове крутилась дурацкая мысль: хорошо, что я попал на фронт осенью. Меня ранят, зиму пролежу в госпитале, а весной, когда пригреет солнышко, — снова на фронт. Почему-то я не верил в то, что меня могут убить. Вероятно потому, что мне было тогда всего восемнадцать лет.

Когда почти совсем стемнело, мы вышли на исходные позиции для атаки. Танки выстроились в линию с интервалом между машинами 30 -50 метров. Каждый занял своё заранее подготовленное место. Наш командир ушёл к командиру роты для получения задания. Вернувшись, он обрисовал нам ситуацию и нашу задачу.

Впереди оборонительный рубеж немцев на подступах к Запорожью. Атака начнётся в 22.00, когда стемнеет. Для немцев это должно быть неожиданностью, так как ночные атаки крайне редки. Пулемётные диски заряжены патронами с трассирующими пулями, что повышает психологический эффект и облегчает прицеливание в темноте.

До атаки оставалось ещё время, и я вылез из танка поразмяться. Тут я увидел впервые неприятную картину. На земле лежал молодой парнишка, радиомастер. Он был без сознания. Фельдшер расстегнул его брюки. В животе была маленькая дырочка, окружённая синеватым ободком. Крови почти не было. Шальная пуля попала в живот. «Скорее всего, не жилец», — сказал фельдшер. Я поскорее залез в танк.

По радио передан условный сигнал к атаке, продублированный ракетой. Взревели моторы, и танки, поливая пространство впереди себя трассами пулемётных очередей и на ходу стреляя из пушек, двинулись вперёд. Немцы из первой линии окопов не выдержали и кинулись бежать, стремясь укрыться в поле с пшеницей. Их фигуры были отчетливо видны на фоне поля при свете луны, выглянувшей из-за туч. Я стрелял по ним из пулемёта, ориентируясь по трассам пуль. Иногда мне помогал механик Федя. Когда он приоткрывал свой люк, у него был хороший обзор, гораздо лучше, чем через мою «дырку». Он клал правую руку на мой пулемёт и направлял трассу на группы бегущих немцев. Потом стало совсем темно. Мы осторожно продвигались вперёд, не встречая сопротивления со стороны немцев. Била немецкая артиллерия, но снаряды ложились где-то позади нас. Вдруг перед нами возник противотанковый ров. Федя едва успел затормозить, а две соседних машины слева, не заметив в темноте рва, въехали в него, уткнувшись пушками в дно.

Наш командир вылез из машины и хотел помочь соседям выбраться изо рва с помощью буксирного троса. Но в этот момент немцы открыли шквальный автоматный и пулеметный огонь с другой стороны рва, и командиру пришлось вскочить обратно в танк. Кроме того, немецкие автоматчики стали приближаться с двух сторон к нашему танку. Танк вблизи беззащитен. Можно зайти сбоку или сзади и подорвать ходовую часть гранатой или поджечь танк, бросив бутылку с зажигательной смесью на жалюзи двигателя. Для того, чтобы это не случилось, служат автоматчики, которые сидели позади башни, когда мы пошли в атаку. После начала обстрела их как корова языком слизала. Я стрелял из пулемёта, но от этого было мало пользы. Сектор обстрела моего пулемёта узкий и направлен только вперёд.

Командир дал команду отойти назад, чтобы можно было вести прицельный огонь из пушки и пулемёта. Тем временем немцы подожгли оба танка, попавших в ров. Отойдя назад, мы открыли огонь по немцам. Через некоторое время они перестали отвечать.

Начало светать. Стали видны дома на окраине города. Немцы, видимо, покинули оборонительный рубеж за рвом. Двигаясь вдоль рва, мы обнаружили проход через ров. Через этот проход танки устремились в город. Впереди нас шёл танк младшего лейтенанта Брославского. Он проехал под железнодорожным мостом, но при выезде из-под моста получил в борт «болванку» (бронебойный снаряд). Танк загорелся, из него успели выскочить только командир машины и башнёр. Механик и радист-пулемётчик погибли. В танке стали рваться снаряды, и взрывом снесло башню вместе с пушкой. Командир был сильно контужен, а башнёр был ранен в глаз.

Вероятно, танк подбили отходившие вдоль насыпи немецкие танки. Насыпь мешала увидеть обстановку. Посовещавшись и выждав некоторое время, начальство приказало нам первыми, на большой скорости проскочить мост и продвигаться вперёд к переправе через Днепр.

Всё шло хорошо, мы беспрепятственно продвигались вперёд. Но вдруг командир приказал остановиться. «Ребята, — сказал он, — за нами-то никого нет. Наверно, танки пошли по другой улице. Что будем делать?» Посовещавшись, решили, что надо двигаться вперёд. Не возвращаться же обратно. Это было бы похоже на дезертирство.

Итак, в одиночку мы углублялись в город. Вдруг мы увидели выбежавших из домов жителей. Они бежали к танку, радостно размахивая руками. Федя открыл свой люк. Башнёр Васька вообще вылез из танка. Командир высунулся из башни. Какой-то мальчишка вручил Феде пачку немецких сигарет. Только я сидел одиноко со своим пулемётом, и никто меня не видел. Мне стало завидно. Я наклонился влево к люку механика-водителя, слегка оттеснив Федю плечом, и крикнул: «Эй, парень, у тебя не найдётся ещё пачки сигарет?» В этот момент яркая вспышка перед моим лицом на миг ослепила меня. Одновременно раздался ошеломляюще громкий удар по броне. Что-то врезалось в правое колено и в переносицу. Противно запахло раскаленным железом. Я мигом вжался в своё место, сообразив, что это болванка попала в кромку открытого люка механика. «Сдавай назад!», — услышал я сверху, сквозь звон в ушах, голос командира. Тот, кому предназначалась команда — механик-водитель, сидел на своём сиденье со свесившейся на грудь головой. Он был без сознания. Второй снаряд ударил по шаровой установке моего пулемёта и разворотил её так, что образовалась щель, через которую можно было выставить наружу ладонь. Я стал тормошить Федю за плечо. Третий снаряд попал в башню, что-то за моей спиной упало на дно машины. Я увидел, что командир выскочил из танка и перебегает дорогу, чтобы укрыться между домами. Федя очнулся и через свой люк, головой вперёд, вывалился наружу. Я рванулся вслед за ним, однако что-то отдёрнуло меня назад. Я забыл, что на голове у меня шлем с вделанными в него наушниками, а прочный провод привинчен к рации. В это мгновение я ощутил чувство леденящего страха от ожидания, что очередной снаряд немец влепит мне прямо в лоб. Кое-как сорвав с головы шлем, я выскочил из танка и увидел страшную картину. Федя пытался бежать через улицу. Одна нога у него была здоровая, а другая, перебитая осколком, волочилась за ним по земле, неестественно изогнувшись посередине голени. Проковыляв несколько шагов, он упал. Я подбежал к нему и попытался перетащить его через улицу. На мой зов вернулся командир, и мы вместе перенесли Федю в садик между домами. Немцы продолжали бить по нашему танку, который почему-то никак не хотел загораться. Было около 12 часов дня.