Владимир Соколов - Я ничего не придумал

Первым делом надо было оказать помощь Феде. К нам прибежала женщина из ближайшего дома. Руки её дрожали, но она отважно помогала нам перевязывать Федю. Я разыскал какие-то дощечки, мы приложили их к Фединой ноге и бинтом, принесённым женщиной из дома, крепко обмотали ногу от колена до щиколотки.

После войны, благодаря Петру Григорьевичу Бунееву, нашему командиру, который стал журналистом, мы узнали имя этой женщины. Это была Клавдия Андреевна Потапова. Он побывал у неё в Запорожье. Сейчас её уже нет в живых, как, впрочем, и Петра Григорьевича.

Я встречался с дочерью Клавдии Андреевны, Алевтиной Николаевной Нестояновой, когда она приезжала в Ленинград к своей подруге, а потом мы с ней переписывались. Живёт она по-прежнему в Запорожье. За событиями 14 октября 1943 года Алевтина наблюдала из окна, потому что мать запретила ей выходить из дома. Улица, на которой был подбит наш танк, называлась Запорожской.

Едва успели мы перевязать Федю, как между домами появилась цепочка солдат с автоматами. Сперва я даже испугался, подумав, что это немцы, Но это оказались наши. Мы показали им, откуда стреляла пушка, и они двинулись в указанном направлении.

Теперь надо было доставить Федю в медсанбат. Мы положили раненого на большой лист железа, который принесла нам Клавдия Андреевна, и подтащили его ближе к дороге. Немцы уже не стреляли.

Нам повезло. Колонна тридцатьчетвёрок двигалась в тыл, т.е. в обратном направлении тому, в котором двигались мы до того, как нас подбили. Видимо, шла перегруппировка войск. Мы остановили один танк и попросили отвести раненого Федю в тыл, чтобы отправить его в госпиталь. Командир танка согласился. Пётр Григорьевич забрался на трансмиссию (так называли пространство за башней). Я поднимал Федю снизу, а Пётр Григорьевич принимал его сверху. Как только Федя оказался на танке, машина рванулся вперёд, чтобы догнать колонну, а я остался на дороге. Мне ничего не оставалось, как двигаться в том же направлении пешком.

Я шёл по улице, заполненной радостными людьми. Вид у меня был, как говорится, ещё тот. Грязное лицо вымазано в крови. Осколок от брони, попавший в переносицу, к счастью не дошёл до правого глаза, но ранка кровоточила. Штанина правой ноги тоже была в крови. Осколок попал в коленный сустав с внутренней стороны. Я слегка прихрамывал. Женщины и красивые украинские девушки (я успел и это заметить) наперебой приглашали меня зайти к ним домой, чтобы умыться и покушать. Я был горд тем, что меня принимают как освободителя. Несмотря на боль в ноге, пережитые волнения и страхи, настроение было прекрасное, ликующее, как в Первом фортепьянном концерте Чайковского, который я слушал в Свердловске.

Я отказался от приглашений, потому что спешил вернуться в свой батальон. На окраине города мне удалось довольно легко отыскать командный пункт батальона — «язык до Киева доведёт». Он размещался в глубоком погребе. Там уже были командир машины и башнёр Василий, которого я не видел с момента расстрела нашего танка. Я узнал, что Федю отправили в госпиталь.

Ко мне подошёл наш фельдшер. Он усадил меня на стул у входа в погреб, обработал ранку на переносице и велел задрать штанину на правой ноге. «Ерунда, — прокомментировал я, — царапина». «Нет не ерунда, а слепое осколочное ранение коленного сустава. Придется отдохнуть месяца два-три в госпитале», — сказал фельдшер. Я не поверил.

После перевязки я спустился вниз. Там помещался штаб батальона. Пол был устлан толстым слоем соломы. Работала радиостанция. Начальник штаба капитан Куз переговаривался с кем-то по радио. Я лег на солому и мгновенно заснул. Проснулся я от боли в раненном колене. После всего пережитого очень хотелось спать, но боль в ноге не давала мне заснуть. Это было мучительно.

Запорожье было освобождено от немцев в течение 14 октября. В освобождении города участвовал, конечно, не только наш корпус. Мы атаковали с севера. Другие части и соединения фронта атаковали с востока и юга.

Был приказ Верховного главнокомандующего И. В. Сталина №33 от 14 октября 1943года, в котором, в числе других частей и соединений, отмечалась, как особо отличившаяся, наша 9-я гвардейская танковая бригада подполковника Мурашко. Москва салютовала нам залпами орудий. Все отличившиеся в боях части должны были именоваться «запорожскими».

Меня лечили в медсанбате бригады, так как командование было заинтересовано в сохранении кадров. Ногу положили в шину и старались обойтись без операции. Как мне объяснили хирурги, при извлечении осколка сустав может лишиться подвижности, и я не смогу воевать. Поэтому они надеялись, что вокруг осколка образуется костная мозоль, и сустав сохранит подвижность.

Навестившие меня товарищи сообщили, что нашему корпусу приказано переправиться через Днепр и совершить рейд по тылам противника в направлении Кировограда. Раненых в рейд не берут. Поэтому 23 октября меня отвезли в полевой госпиталь, находящийся в деревне Орловка. Там я пробыл пять дней. 28 октября группу раненых, в число которых попал и я, погрузили в эшелон и повезли в тыловой госпиталь.

Так я убыл из состава 9-й гвардейской Запорожской танковой бригады 1-го гвардейского ордена Ленина механизированного корпуса.

Литература: Руссиянов И. Н. «В боях рождённая…», М., Воениздат, 1982. (Военные мемуары). Стр.171—183.10.

Едем в теплушке в тыл. В передней и задней частях товарного вагона устроены двухэтажные нары — от стены до стены. Нары устланы толстым слоем соломы и накрыты сверху брезентом. На уровне верхних нар в стене вагона имеется маленькое окошко. Сдвигающиеся двери расположены в средней части вагона. В центре вагона на полу установлена железная печка. Её топят ходячие раненые. По мере продвижения на восток, становится всё холоднее.

Мне досталось место на верхних нарах у окошка. Я был полуходячим, т.е. мог слезть с нар и прыгать на одной ноге. Рядом со мной лежал тяжело раненый капитан. У него была рука в гипсе «пистолетом», т.е. предплечье перпендикулярно туловищу торчит вперёд, а локтевая часть развёрнута под углом 90 градусов горизонтально. Но хуже всего было то, что у него был повреждён позвоночник, и он мог только неподвижно лежать на спине. Он очень сильно страдал и всё время стонал. Я жалел его, и мне было даже стыдно, что я такой здоровый, по сравнению с ним.

Надо сказать, что я почему-то попал в офицерский вагон, поэтому бытовые условия у нас были лучше, чем солдатских вагонах. Медперсонал, а соответственно и мои товарищи по вагону, называли меня лейтенантом. Я не возражал.

Капитан периодически просил меня: «Лейтенант, возьми у меня в кармане деньги и купи водки и что-нибудь закусить». Я охотно выполнял его просьбу. Во время остановок на станциях у эшелона возникал базар. Высунувшись в окошко, я кричал: «Куплю водку и закуску!». К окошку подбегали продавцы. Я торговался и покупал то, что требовалось. Капитан, разумеется, делился со мной, и мы оба были довольны. Он на время избавлялся от сильных болей и засыпал, а мне становилось веселее жить.