Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Там вовсю клумбы цветут, откуда-то радио доносится. Победные марши играют. Орут: «Ура!» Это в Асуане, на реке Нил, плотину открывают. Там и Хрущев на митинге. Он по всему свету мотается. Специальный самолет, говорят, есть. Все на нем свои.

А на кафедре кормления тишина. Кабинет Попова закрыт. А рядом на дверях вывеска: и. о. заведующего кафедрой Баканов… Как это?! И вдруг спотыкаюсь глазами о портрет Ивана Семеновича. Он в черной рамке. Не может быть! Смотрю и слезы глотаю. А навстречу мне Надежда Андреевна Лукашик. Сграбастала меня, обняла и тоже плачет… Больше месяца прошло, как умер Иван Семенович. Последнее время очень много работал. Похоронили на Новодевичьем… Рядчиков защитился уже. С кафедры ушел. Сейчас у Томмэ работает в ВИЖе, наверное, там и живет. А здесь Баканов заведующий. Бывший фронтовик он, контуженный был, ученый, конечно, из него никакой, в аспирантуру к нему идти не надо, но администратор заботливый…

В печали я возвратилась в общежитие. Крахнули мечты мои о московской аспирантуре. Однако решила повидать Рядчикова.

В ВИЖ еду на маленьком серо-голубом автобусике вместе с Эрнстом. Лев Константинович сказал мне, что Рядчикова знает, обещал даже показать, где живет. К Подольску и по городу нормальная дорога, хотя тоже ямин в асфальте полно, а уж от конца Подольска до Дубровиц и вовсе нет асфальта. Дорога вся в рытвинах, пылища столбом от колес. А это еще весна. Подпрыгиваю на яминах. Лев Константинович оборачивается ко мне, смеется: «По этой дороге только пьяным кататься!» Подвезли меня прямо к дому, где Виктор живет: «Здесь, в среднем подъезде. А насчет этажа, квартиры — у бабулек информацию спросишь!» — напутствовал симпатяга Эрнст. Возле каждого подъезда по две лавочки, на них друг против друга пожилые женщины, да и молодые с колясками. Рядчикова знают все. На пятом этаже они, жена и сынок, все дома. Без труда всхожу на пятый этаж, благо, что лесенки совсем короткие, потому что высоких потолков сейчас не строят. Виктор мне обрадовался, жена его, Лена, со светло-русой косой и красивым русским лицом, приветливо мне улыбалась, а маленький, года три ему, голубоглазый, как оба родителя, сын их, Витеныш, сразу же доверительно пошел «на ручки», на коленки вспрыгнул…

Они совсем недавно получили в новом доме вот эту квартиру. Дом только построили. Две комнаты: одна большая, проходная — зала, другая — малюсенькая спальня. И еще кухня есть, правда, совсем уже крохотная, там не посидишь. Стол обеденный, скамейка и два табурета стоят рядом с кухонной дверью в зале. И кроме этого никакой мебели. Зато для Вити маленького раздолье: катается по комнате на новеньком трехколесном велосипедике и радостно — сияет весь — рыкает, изображая трактор. А в спальне — широкая железная кровать с горушкой подушек и рядышком невысокая бельевая корзина, в которой постелька для сыночка. Мне все понравилось у Рядчиковых: и то, что голым-голо в зале, и то, что на столе навалено все вперемешку — журналы иностранные, привезенные из Ленинской или ВАСХНИЛовской библиотек, рукописи разные и тут же яркие детские рисунки-маранки, и журнал мод с выкройками (Лена сама шьет!). А когда стол потребовался для трапезы, то эти все бумаги и книги легко поскидывали в принесенную из чулана корзину и поставили ее возле стеночки. И говорили до полуночи, вспоминая молодые годы. В общем-то, Виктор и сейчас выглядит молодым пареньком, а Лена — девчушкой. Наверное, потому что считают, что всё у них только впереди. Лена рассказала, как они все втроем жили в малюсенькой комнатке на квартире у кого-то. Мерзли, печку углем топили. Да и на еду не хватало денег. А Виктор так был погружен в диссертацию свою (она у него по лизину — самой незаменимой и дефицитной аминокислоте), что однажды в метро вместо пятачка кинул пятьдесят копеек, а они последние были у молодой семьи. Тогда даже хлеб они не смогли купить.

«Сейчас мы богатые. Едим и масло, и сметану, и мясо, и даже фрукты покупаем», — говорит Лена и широко, радостно улыбается. Они, конечно же, не только этим счастливы, а больше всего своею любовью. Это сквозит в каждом взгляде, когда смотрят друг на друга, даже в каждом движении и, как ни странно, даже в вещах: всё у них в каком-то веселом ералаше. А мы с Ивой что-то уже утеряли. Куда-то улетучилась былая радость отношений.

Уговорили меня переночевать, утром в Быково автобус ходит от ВИЖа. Постелил мне Виктор в зале. Свое пальто зимнее положил на пол и еще пиджаки и кофты. Все это прикрыл чистой простыней, и отличная получилась постель.

Наутро встали чуть свет. Лена в полседьмого уезжает в хозяйство «Кленово-Чегодаево», где она агрономом, а перед этим еще и обед готовит. Оба они пригласили нас приезжать к ним в гости, или поступать в аспирантуру. Формально будет профессор Томмэ руководить, а фактически он, Рядчиков.

Курсы в Быково уже к концу подходят, и через два дня надо будет покинуть общежитие. А пока есть время, еду в Чехословацкое посольство узнать, нельзя ли срок пребывания в СССР продлить Иве. В консульстве со мной говорить не стали. Обратилась к нашему знакомому, советнику по сельскому хозяйству, товарищу Йирке. Он узнал меня, кажется, даже обрадовался, расспрашивал про целину. И всё с искренней доброжелательностью. Чувствовалось, что он хороший человек. Обещал, что поможет продлить пребывание, что это даже хорошо будет, если поступим в аспирантуру и поживем в Москве. Самому товарищу Йирке здесь, в России, очень нравится. Много друзей. И у жены много друзей русских. Дети их в русскую школу ходят. Обещал нас познакомить со своей семьей. Это в будущем. А пока возвращаюсь в Хабары.

Ленуська, встретив меня, на шею кинулась, сразу же вся вцепилась: «Я — клещ, я — клещ!» А Иво как-то странно холодно поцеловал и в глаза не смотрит. Однако приготовил, оказывается, торт и еще всякую вкусноту. Лена без меня болела, целых две недели кашляла и в школу не ходила. За последнюю четверть у нее сплошные трояки, тоже и за год. Но Иву в школу не вызывали. Лена сказала мне, что очень старалась в школе быть хорошей. Здесь все это время холодина была и дождики шли. Еще не всё даже посеяли. Зато зелени много, на лугах у Бурлы травы наросли. Иво без меня с Кузьмичем на рыбалку ездил. А в следующий раз, говорит, и меня возьмут…

В. М. Шукшин (фото из интернета)

Остаток июня промелькнул в трудах. Кроме своей работы подменяла в совхозе главного зоотехника: Адарченко в отпуск пошел. Удои в это лето гораздо выше, чем в прошлые годы. Вынужденный сброс поголовья коров пошел на пользу: избавились от всех, кто только таковыми числились, переводили корма и занимали скотоместа. И все потому, что партия так велела. Между прочим, с этим я и в Чехословакии столкнулась. Там ведь тоже партия рулит. Помню, что и там специалисты старались эту партию как-то по-умному обойти, нежно подвинуть… Словом, требовалась природная катастрофа, засуха и пыльные бури, чтобы решить, наконец, вопрос с выбраковкой скота. Коров стало намного меньше, а производство молока по ферме даже кое-где повысилось. Мне всегда удивительно: как руководящие партийцы не понимают этого? «Все они понимают не хуже нас с тобой!» — урезонивал меня Иво. Просто система такая дурацкая. Сам-то он был коммунист, убежденный, и очень переживал за глупость, которая творится и у нас, и у них… «Однако все это лишь временные и преодолимые трудности», — убеждал он меня…