Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Сегодня же вечером собираю шмутки. Ехать — так скорей. Завтра отпуск оформлю. Разговор с Мамой заказала на почте.

Дома Иво ко мне ластится, но уже всё. И к этой Змановской не пойду больше на ее день рождения. Пусть он с нею тут и остается. А я возьму Ленуся и уеду. Сама Змановская пришла за мной. Мол, неудобно ей, мол, без всякой вины виноватая она оказалась, что никогда она семью ничью не разбивала и не разобьет, пока мы женаты. Пошла я с Ивой наверх. Все пили, пели, а мне было грустно, ужасную фальшь чувствовала я во всем, даже в пении. Поют и на меня всё позыркивают…

А Мама обрадовалась, что поеду в Москву, сказала, что Бабушка сейчас в Калуге, и все будут очень нам рады.

Оформила отпуск до самого сентября. Уже и договорилась: завтра нас на газике с Леной в Коротояк отвезут на московский поезд.

А сегодня вечером Иво заявляет, что и он едет. Отпуск тоже взял. У него виза чехословацкая кончается. По правде говоря, обрадовалась я: «Перемелется, мука будет». И заживем, как прежде.

Мы ехали в отпуск, но я чувствовала, что уже в Хабары не вернемся жить, что судьба наша круто изменится. И, кажется, я была рада этому.

Свой отпуск решили мы начать с посещения калужской родни и дорогой мне Бабочки, которая на лето уехала туда со Славиком.

От электрички (станция называется Калуга 2) до города, где на улице Степана Разина живет моя родная тетя Тася с дочками и куда на лето приехала моя Бабушка, троллейбусы ходят довольно часто. Дорога — гладкое шоссе через сосновый бор, мимо Оки. Не успели налюбоваться, как уже и центр. Улицу Степана Разина сразу же нам показали: идет прямо от центральной площади. Широкая, деревьями обсаженная, с новыми пяти- и шестиэтажками в начале улицы. А потом пошли дома деревянные, почернелые от времени, скособоченные, кое-где по самые наличники вросшие в землю. Мы всё шли и шли улицей, которая круто вела вниз к Оке и которая вовсе уже не походила на городскую. Мы даже переспросили разок у прохожего, Разина ли это. «Да, да, — ответил, — дом сто тридцатый (который нам нужен) еще далеко, в самом конце». Значит, не заблудимся, спокойно продолжаем спуск. А улица, как в деревне, широченная, сплошь поросшая травой. Куры, козы, ребятишки… Взрослых почти не видно. Наконец вот он, заветный номер. За полусгнившими древними воротами такой же, как все на этой улице, почернелый и вросший одним боком в землю домик. Тетя Тася идет навстречу. Те же синие-синие глаза, которые прямо обдают добротой, теплом, уютом. Точно такой, правда чуть моложе, она жила в моей памяти все эти двадцать четыре года. Спина только чуть ссутулилась, фигура отяжелела. А рядом с нею все мои три сестренки двоюродные. Стройненькие, миниатюрные, словно японочки, двойняшки Ирочка с Леночкой, Владиславовны, с родными, похожими на дядю Владика лицами, и младшая Таня, которая в свои почти семнадцать лет и статью могучей русской красавицы, и лицом с васильковыми глазами вся в маму свою. И, наконец, родная моя, ненаглядная Бабовичка, с глазами и улыбкой ребенка. Она тут главная. Решает, что варить, сколько чего купить. Её слушаются все, начиная с Танечки, которая «с характером» и до «привередливого» керогаза. Потом пришли тети Тасины сестры. Аня с дочкой Валей и Оля с сыном Колей. Обе сестры совершенно разные и на тетю Тасю не похожи. У Анны Дмитриевны в лице что-то восточное, наверное, от мордовских предков, а Оля, скорее, похожа на мою Бабушку, только с обветренной загорелой кожей, как у деревенских жительниц. Коля круглолицый, крепенький, а Валя бледненькая и нежная, как ангелочек. Всей компанией делали салат из помидоров-огурцов, картошку варили, колбаску (из Москвы привезли) резали. Потом все это быстро проглотили и пошли на Оку, взяв с собою надувной матрас и арбузы. Бабушка и тетя Тася, а также сестры ее остались ужин готовить, и мы с Ивой оказались самыми старшими среди этой молодой веселой оравы. Мы еще были в ссоре, вернее, в растрепанных чувствах, но этого никто не замечал. Нас брали, как одно целое. На Иве висли еще больше, чем на мне. А вечером за ужином тетя Оля (большая любительница повеселиться) решила, что раз на свадьбе нашей не гуляли, то можно и «горько» покричать. Её все дружно поддержали и нам пришлось хошь не хошь целоваться. Сперва будто понарошку, а потом и взаправду с былой нежностью… А еще мы выяснили, что ведь сегодня у меня день рождения, тридцать лет исполнилось. Бабочка и тетя Тася, оказывается, об этом помнили, приготовили большой сладкий пирог, а тети — Оля с Аней — принесли букет георгин. Я забыла обо всех своих горестях. Иво тоже был веселый. Я поняла, что родня — самое дорогое на свете.

Двоюродные сестрички: Ира, Таня и Лена

Оставив доченьку свою в Калуге у тети Таси, мы налегке поехали в Дубровицы, во Всесоюзный НИИ животноводства. Еще в автобусе, до отказа набитом людьми, мы услышали из разговоров, что ВИЖ сгорел. «Вот ведь говорили же: пусть сгорит этот ВИЖ! Он и сгорел!» — невесело шутил кто-то. На самом деле сгореть ему не дали, залили водой. Но третьего этажа, где как раз помещалась лаборатория кормления, не стало. Да и второй этаж, хоть и не горел, но пролит был так основательно, что со стенок штукатурка отваливалась… И только в самом торце второго этажа уцелело несколько комнат. В них расположился директорский кабинет и приемная. Лаборатория кормления вынуждена ютиться в цокольном этаже, а фактически в подвале с малюсенькими зарешеченными окошками, выходящими прямо в парк. Все это мы узнали от Виктора Рядчикова, который нас очень радушно принял, но сказал, что в аспирантуру сейчас нас не возьмут, никого не принимают.

«А у нас выхода нет. У Ивы заканчивается срок визы и надо уезжать в Чехословакию», — говорю Виктору. Впрочем, Иво как-то странно спокоен, согласен и не уезжать, попытается в посольстве визу продлить и вернуться в Хабары еще на год. «Хочет к этой своей заразе поехать», — подумалось мне.

После ужина мы с Виктором отправились смотреть его рабочее место в подвале пострадавшего от пожара здания. «Я вам для того это показываю, чтобы вы сами убедились: работать сейчас в лаборатории невозможно». Когда возвращались из института, спускаясь по белокаменным лестницам, я залюбовалась стоящей рядом с институтом совершенно необычной церковью. Над небольшим ее куполом красовалась корона царская. Церковь стояла без креста. «Это склад стройматериалов», — пояснили мне предназначение здания.

А потом я, уже одна, пошла к церкви. Были сумерки. В нежных кружевах облаков малиново догорал закат, а к востоку от здания ВИЖа, прямо над церковью, бледным серпом на темнеющей голубизне неба светил месяц. А сама церковь казалась вытканной из облаков, легкая и сказочно красивая. В ней уже много лет, даже десятилетий, не служили.