Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Когда мы подросли и учились, он интересовался нашей учебой.

Все мы любили животных. Миша заводил собак хорошей породы, но его собак одну за другой отравляли полицейские. Неделю или две собака поживет — и уже мучается от отравления и подыхает. Собаки были нужны, чтобы давать знать о приближении посторонних, когда у нас шло чтение нелегальной литературы.

В один из наших приездов на каникулы домой Миша демонстрировал нам выученного им песика: клал ему на нос кусок сахару и медленно произносил: «Аз, буки, веди, глагол, добро… — и быстро с ударением — есть!» Собака тут же подкидывала носом сахар и, поймав его на лету, тотчас съедала и устремлялась к Мише. А Миша гладил ее по голове, похлопывал по спине и приговаривал: «Хорош, хорош пес!»

Брат Коля с нами, младшими, мало общался. Он был замкнут, всегда был серьезен, и у нас в семье прозвали его философом. В свободное время он любил играть на скрипке.

Илюща, будучи подростком, всегда что-то мастерил, слесарил, а школу не любил. В доме, где мы жили в Поневеже, была комната, отведенная для камеры суда. Рядом в чулане хранились всякие вещественные доказательства. Илюша взял оглоблю — вещественное доказательство — и порезал ее, куда-то применив. За это он получил порку. Больше случаев телесного наказания в семье не было.

Мама нас не наказывала. Она или пристыдит, или начинает обращаться на «вы». Для нас это было самое худшее.

Илюша сумел научить кота прыгать через обруч, прорывая бумагу. А как-то подобрал выпавшего из гнезда галчонка и научил его понимать некоторые слова. Галчонок умел по его команде включать и выключать свет.

Илюша также хорошо лепил и рисовал.

Тиша хорошо рисовал, но особенно любил музыку. Он окончил городское Калужское училище.

Илюша, Ваня и Гриша не окончили среднее образование. Думаю, что причиной этого было наше трудное материальное положение. После смерти папы мама, хотя и получала пенсию, ее едва хватало на содержание. Вносить плату за обучение, покупать учебники, одевать мальчиков в форму маме было не под силу.

Впоследствии они восполнили пробелы в своей учебе.

В те времена, чтобы свести концы с концами, верхний этаж нашего дома сдавался квартирантам, а мы теснились в нижнем.

В дальнейшем, когда братья смогли зарабатывать, а Вера окончила гимназию, наше материальное положение улучшилось.

Миша тогда жил в Харькове. Коля поступил в контрольную палату, Илюша стал работать в Калужском театре электриком, Тиша работал на Полотняном заводе в конторе у Кожевниковых, Ваня — в железнодорожных мастерских, а Гриша окончил курсы и стал гидротехником. Вера работала в земстве, а мы, младшие сестры, учились на казенный счет.

В нашей семье любили музыку. Помню, Миша играл на скрипке. По словам мамы, он играл хорошо, но почему потом, после смерти папы, перестал играть, осталось для меня неизвестным.

Коля играл посредственно, а вот Тиша имел абсолютный музыкальный слух и музыкальную память.

Когда наше материальное положение улучшилось, нам удалось приобрести у настройщика Гаранина пианино за недорогую цену. Когда Тиша приезжал из Полотняного, то он играл на скрипке, а Оля или я ему аккомпанировали. Играли мы и русские песни (их любил Тиша), и пьесы, и некоторые места из опер «Руслан и Людмила», «Евгений Онегин», «Травиата»… Играли «Баркаролу» Чайковского, вальсы Шопена, некоторые сонаты Бетховена и Моцарта и еще «Марсельезу».

Разговоры на политические темы были в нашей семье постоянно. Я помню их с десятилетнего возраста. Слово «революция» было мне знакомо еще до 1905 года.

Когда мы жили еще на нижнем этаже, у Миши иногда устраивались нелегальные встречи. Окна этажа выходили во двор, и в них можно было видеть, что делается в комнате. Поэтому среди комнаты ставили ломберный стол, раздавались карты и во время видимой игры велись нужные переговоры. Двери в комнату запирали, и нас, детей, забирала мама в свою спальню.

Из посещавших Мишу помню фамилии: Руднев, Авилов, Никитин, Степанов…

Ближе всех Миша был с сестрой Верой. Он не женился, потому что не считал себя вправе обзаводиться семьей. У него была фотография девушки с симпатичным лицом. Волосы волнистые аккуратно зачесаны назад, скреплены сзади и расходятся по плечам. Мама говорила: «Вот есть же такие люди: не боятся ни ареста, ни ссылки, никаких трудностей и от своей личной жизни отказываются…»

Несмотря на мамину религиозность, мы все, братья и сестры, отошли от религии.

До 1905 года мама старалась нас, младших, охранять от Вериных знакомых, но после расстрела рабочих 9 января она изменила свое отношение и уже не требовала, чтобы мы ходили с ней в церковь.

Мы все рисовали. Когда мы были маленькими, папа вырезывал нам кукол из дерева. Нам, младшим сестрам и братьям, мастерил санки, мебель для кукол, но иногда, думая нас озадачить, Гриша подрисовывал куклам усы.

У нас была небольшая библиотека, которая хранилась в Вериной комнате. Были произведения классиков: Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, Чехова, Горького. Было «Воскресение» Толстого, переписанное от руки. Были и другие книги, например, рассказы Бунина, Телешова.

Были книги по истории древней и средних веков… Нас, детей, в то время интересовала мифология. Мы даже рисовали некоторые сцены, конечно, по-своему, по-детски. Особенно нравились нам странствия Одиссея…

Вера познакомила нас с Пушкиным. Еще будучи девочкой, читала нам сказки, «Руслана и Людмилу». Прослушав сказку «О рыбаке и рыбке», мы пришли к общему соглашению, что старухе, оставшейся с разбитым корытом, «так и надо».

Картины не украшали стен наших комнат. Только у Коли над письменным столом висел портрет Льва Толстого, да висел над диваном написанный мною масляными красками вид небольшого уголка нашего бора.

Но у нас были альбомы репродукций картин из Третьяковской галереи, альбом сцен из пьес Чехова, ставившихся в Художественном театре.

Вторым тяжелым ударом для нас была смерть мамы. Она умерла 9 ноября 1916 года в Козельске, где она гостила у моей сестры Оли. Мне об этом сообщили телеграммой. Я тут же из Россоши Воронежской губернии выехала в Козельск. Миша тоже приезжал на похороны.

Мама умерла от воспаления легких. Родилась она в 1852 году.

Когда Илюша строил у нас во дворе моторную лодку, к нам заходил К. Э. Циолковский. Константин Эдуардович помогал ему с расчетами, а Илюша выполнял некоторые детали, нужные Константину Эдуардовичу для его приборов.

Одна из комнат нижнего этажа служила Илюше мастерской. Там стоял токарный станок и было много всяких инструментов.

Не помню, в каком году, но с нами на Илюшиной лодке ездил на Угру и Миша. В этой же лодке Илюша возил за реку на сходки товарищей по РСДРП.