Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Хорошо, что это было не ночью — всю округу разбудила бы! Рыдала я, рыдала, на что няня справедливо говорила, что никто меня не просил палец в клетку совать.

Ладно, немного успокоилась, пошли покормили лошадку и зебру, встали около обезьян.

И тут произошло непонятное. Подняв глаза, я не увидела няни, переполошилась и пошла по зоопарку ее искать. Бант развязался, я реву и ищу, ищу… И на весь зоопарк нашлась одна неравнодушная женщина. Видя, как я пятый раз со слезами пробегаю мимо, она меня остановила и спросила, куда меня несет. А узнав в чем дело, запретила трогаться с места и велела ждать. Няня нашлась минут через десять. Как она меня не убила… Тогда няни были другие. Теперешняя наверняка пришибла бы и опять же была бы права. Как она повторяла:

— Я и оглянуться не успела, а ее нет. Ну что за ребенок! Навязалась же на мою голову…

Вот почему-то не помню, как отреагировала мама. Должно быть, достойно отреагировала. Уж будьте уверены.

С тех пор я при малейшей возможности рвалась в зоопарк, что лет с десяти проблемой уже не было. Где мы только ни ходили в то время, куда только ни забирались! И в обсерваторию, и в Ботанический, что уж зоопарк, он-то близко…

И тут настал мой звездный час.

Наш преподаватель ботаники и зоологии знаменитая и известная на весь Ташкент Татьяна Владимировна Брейтигам, по учебникам которой мы учились, очень красивая, очень монументальная и ооооочень строгая женщина обязательно давала нам на лето задания: сделать гербарий или еще каким-то образом украсить биологический кабинет, который, нужно сказать, был невероятно богат.

Ко мне она очень хорошо относилась, но лени не допускала. И решила я ее удивить, что, кстати сказать, было весьма сложно. Ну и, как сами понимаете, направила стопы своя в зоопарк. Было мне лет тринадцать, а в сообщники я взяла тогдашнюю подругу и тезку. Сначала замысел был таков: подобрать из клеток валяющиеся на земле перья, что покрасивее — фазана там, павлина…

Пришли мы. На земле — ни единого перышка. У павлина весь хвост общипанный. Да и клетки в мелкую дырочку, палец еще просунешь, а дальше — ни-ни.

Убедившись, что на этот раз нормальным героям в обход не пройти, говорю подруге:

— Айда в администрацию.

Та стала меня отговаривать, мол, какая администрация?! Попрут сейчас, хорошо если милицию не вызовут.

Но я уже загорелась. И почувствовала в себе силы неодолимые.

Пошли в администрацию, или как там она называлась. Я честно сказала, что учусь в шестом классе сорок третьей школы и что очень хочу сделать для школьного биологического кабинета нечто вроде коллекции перьев редких птиц. Ну и попросила помощи.

Можете, конечно, не поверить, но они прониклись. То ли дар убеждения у меня, то ли мое «несравненное обаяние» сработало. А только выдали они мне огромный пакет с таааааакими перьями! Не знаю уж, откуда они у них были. Потому что тогда о таких птицах в Ташкенте слыхом не слыхивали. Два огромных пера обычных павлинов и одно — белого. Перо фламинго, розовое, словно припудренное. Перо попугая ара. Перо фазана. И еще, и еще, и еще…

Когда я притащила свою добычу домой, мама не поверила, что все это «достато» честным путем. Потому что такого правда никто во дворе у нас не видел. Да что там во дворе! Во всей округе!

Оставшееся до каникул время к нам ходили, как в музей, любоваться невиданной коллекцией. Сознаюсь, был соблазн оставить все себе. Но стремление поразить Татьяну Владимировну перевесило. Я все оттащила в школу, заслужив благодарность преподавательницы. Где все это сейчас?

Вряд ли сохранилось. За перьями нужно следить, как за шерстяными вещами. Их тоже ест какая-то пакость вроде моли.

Постепенно я поняла, что зоопарк — это нечто вроде приюта, убежища спокойствия и безмятежности. Это я сейчас выражаюсь такими словами. Тогда я просто чувствовала: в зоопарке мне хорошо.

Два года подряд, в десятом и одиннадцатом классах сорок четвертой и пятидесятой школ я, как уже писала, регулярно прогуливала уроки. И если зимой это были музеи, библиотека Навои и «Тридцатка», осенью и весной — зоопарк и только зоопарк. Я просто шла туда с книгой, обходила клетки, здоровалась с животными, особенно с малышами. Никогда не забуду, как плакал детеныш рыси, посаженный в отдельную клетку… Потом садилась и читала. И так на душе хорошо было, спокойно. Посетителей мало. Кто с утра в будний день идет в зоопарк? Только прогульщики вроде меня.

Ну а потом… Я, приезжая в Ташкент, водила в зоопарк сына. Животных там заметно прибавилось, а атмосфера осталась такой же. Покоя и безмятежности.

Пока мы жили в Ташкенте, собаки так и не завели: невозможно было привести собаку в дом родителей мужа. Даже если бы разрешили, нехорошо как-то, квартира-то не наша. Зато у них жил черный гладкошерстный кот Барсик, преданный мужу, как собака. Удивительный был кот. Все понимал, деликатен был до безобразия, дома не гадил, шел гулять на улицу. Любимым спортом кота были прыжки в высоту, когда к косяку двери в полутора метрах прилеплялся кусочек мяса.

Любил он мужа так, что даже в самый разгар ухаживаний за кошкой стоило позвать его, он немедленно бросал все развлечения и бежал домой. Правда, бывало и так: между домами четырнадцать и шестнадцать был такой проулок, заросший травой. Там и происходили все свадьбы, драки, страсти… И вот когда страсти достигали апогея, начиналась свалка. Вой, рев, писк, мяв… Иногда нашему бедняге приходилось спасаться бегством. И вот он — пулей во двор, оттуда на третий этаж, влетает в дверь, глаза как блюдца, на морде — паника. Плюхается в коридоре. Уф… Спасся. И даже не очень подрали.

А однажды не вернулся. Больше никогда мы его не видели. Сбежать он не мог. Умница был… но черный. Я знаю, что очень многие люди питают, мягко говоря, нелюбовь к черным кошкам и рады их истреблять. Это была наша первая потеря.

Когда у нас появилась квартира, появились и любимцы. Первым был кот Атос, настоящий кошачий ангел, ангора-биколор с трудным детством, проведенным в студенческом общежитии МИЭТа, где учился сын. Атос был в доме главный, но прожил всего десять лет, очень тяжко болел. Так же, как и собака, которая появилась потом. Она была уже немолодой — шесть лет, по собачьим меркам — взрослый пес, но хозяева выставили его на улицу, а мы подобрали. Карат, сердечник и гипертоник, прожил у нас еще столько же и последние годы он провел в любви и тепле. Еще при его жизни мы подобрали маленького смешного песика, названного Анхором в честь ташкентского Анхора, а потом и серого котенка Грея. Когда навеки ушел Карат, мы взяли умирающего, безжалостно искусанного кота, который выправился и превратился в настоящего бегемота. Зря мы его назвали Крисом в честь Юла Бриннера, у последнего была идеальная фигура, этого же, скорее, нужно было назвать Бубль-Гумом, уж очень он похож на кота из мультика про попугая, помните: «Таити… Таити… Нас и здесь неплохо кормят». Ну вот, так и жили мы впятером, пока Анхора не отравили поборники свободы от собак. Отравили существо, никогда, никому не причинившее зла. Он даже не лаял на кошек, потому что до нас жил в подъезде одного из соседних домов и близко с ними общался. Вот голубей гонял. Любимое развлечение — с разбегу влететь в стаю раскормленных сизарей, по которым просто ходить можно, так размордели. И такой довольный был, когда они разлетались! А еще обожал подставлять наших домашних котов: сделать лужу под стулом, где спит кот, а потом только что не лапой тыкать: мол, вот они какие плохие. Их гнать пора, не то что меня — умницу и красавца! Очень ревнивый был. Не дай бог погладить при нем кота: тут же возникает и головёнкой тычется в ладонь: а я?