Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Нет больше нашего маленького домашнего Макиавелли.

Вот ждем, когда нас найдет своя собака. Они всегда появляются неожиданно. Скольких мы пристроили, да и кошек тоже! Следующая — наша. Появится, будьте уверены… Может и станет для нас такой же радостью, какой всегда был Анхор. Только молодую мы пристроим. Нам нужна постарше, чтобы мы ее пережили. А то не дай бог с нами что, на улице окажутся все. А если радостью не станет — хотя бы спасем еще одну душу. Жить нужно дальше, хотя это становится все труднее и труднее. Будем жить.

P.S. Писала я все это четыре года назад. И думала, что боль утихнет… Ничего подобного. Даже сейчас, когда собака все-таки появилась. Огромный черный пес по кличке Тимофей. Ему лет семь, наверное. Он раньше сторожил одно предприятие, а оно разорилось. Остались хозяин, охранники и Тима. Столовой не было, кормить было некому, муж готовил еду, раскладывал по пакетам, чтобы хватило на неделю, и по субботам ездил, отдавал все это охране. Лечил, уколы делал, но главное — кормил. А потом охране все это надоело. Зачем трудиться, собаку кормить, когда можно не кормить? Пожаловались хозяину. Тот сказал, что пусть либо пса забирают, либо его пристрелят. Вот и пришел к нам Тимофей. Пока что живет в отдельной комнате: прививок, естественно, нет, и, как оказалось, клещей на нем — третий день снимаем, а они откуда-то все берутся. Да и непонятно, как к котам отнесется. И снова: поживем — увидим…

А сегодня муж сказал, что сдает Тима. Ему уже тринадцать. Припадает на переднюю лапу, побурел, больше не набрасывается на прохожих собак и не тянет мужа, пытаясь уронить.

Сердце сжимается.

А было это… Ой, когда же это было? В старые-старые времена. Времена девушек «пин-ап», буги-вуги, американских мюзиклов, твердой убежденности, что СССР — лучшая в мире страна, ташкентского солнца, огромных помидоров и таких же огромных персиков, словом, почти семьдесят лет назад. Целая вечность. Больше полувека.

И было мне тогда лет пять-шесть. Няни тогда уже не было, в детский сад я не ходила, почему — не знаю, а только во многом была предоставлена самой себе. Папа где-то на руднике. Приезжает раз в два месяца. Мама работает в газете. Через день. Утром уходит и приходит уже глубокой ночью. На следующий день отсыпается и только потом начинает готовить, убирать, стирать, идет на рынок.

Сестра учится в медицинском, Ей точно не до меня. У нее свои важные дела.

Поэтому я очень часто остаюсь одна. Всем известны совершенно неразумные и иррациональные страхи детей. Вот и я боялась. Что вполне естественно. Нет, меня никто не запугивал. Но вот боялась.

И чтобы обрести уверенность, как ни странно, ложилась в постель и клала рядом с собой огромную стопку журналов «Огонек». Почему именно «Огонек»? Да потому что читать не всегда было чего, а читала я уже в четыре года, и читала взахлеб, и от этой привычки мне уже не избавиться. И потому что других журналов в доме не было. Мама и «Огонек» выписывала из-за приложений — в то время, да и потом до самой перестройки, приложениями были собрания сочинений лучших писателей мировой литературы. Сколько у нас было огоньковских приложений… Слава моей маме! Часть осталась у меня до сих пор, некоторые заменили на новые издания. Только «Огонек» позже издал Джека Лондона в четырнадцати томах и Конан-Дойла! Брет-Гарта, Грина и Стивенсона! Ох, какие же там люди сидели. Благодетели истинные.

Что было в «Огоньках»? Политические статьи, которых я не читала, ибо непонятно было. Карикатуры Бориса Ефимова. Из-за этих карикатур я лет до двенадцати искренне считала, что американцы именно таковы в жизни — то есть смешные тощие и жирные уродцы. А дядя Сэм — худой носатый тип в звездно-полосатом цилиндре. А толпы людей, требующие непонятного «pax» и «peace»! Иностранных языков я тогда, естественно, не знала. Были и карикатуры Кукрыниксов. Они еще и картины писали, и их картина «Допрос партизана» пугала больше всего. Я тряслась от страха.

На развороте обязательно был двойной лист репродукций русских художников, и я их вырывала и собирала в специальную папку. Которая у меня есть до сих пор, как ни странно. Очень познавательно: годам к восьми я уже хорошо знала творчество русских художников. Были карикатуры на бытовые темы или шутки. Были рассказы, юмористические или обличительные, я до сих пор помню рассказ о молодой хищнице, уведшей из семьи старого профессора, а он взял и умер. Хищница осталась без наследства!

А еще один рассказ написал Борис Бедный. Никто из вас не помнит этого имени, а я помню. Потому что именно он написал роман «Девчата», по которому поставлен знаменитый фильм. Только в романе перековавшаяся Анфиса гордо уезжает из поселка в неизвестном направлении. Почему я знаю, что Бедный? Конечно, тогда я не обратила внимания на писателя, а потом встретила этот рассказ еще раз, в его сборнике. Рассказ о старом рабочем, который после бани пошел в парикмахерскую, и парикмахер молоденькая ему не понравилась, и он про себя назвал ее пигалицей, а потом в этом раскаялся.

Гвоздем каждого номера были снимки легендарного фотокорреспондента Дм. Бальтерманца (это так и писалось в журнале — «Дм.»). Многие явно были постановочными, но очень красочными, а кроме того, он освещал главные политические события страны. И конечно, обложки «Огонька» были шикарными. Многие вошли в историю. Да, собственно говоря, это и была история страны. Красивые, молодые и не очень лица. Знаете, они были другими. Я давно заметила, что лица в зависимости от времени съемки меняются, и каждой эпохе присущи свои «лиц необщие выраженья».

В «Ленинке» наверняка хранится тот снимок, где маленькая девочка в красном платьице горошком стоит в море ветвистой пшеницы — последнего достижения Трофима Лысенко. И это было бы эпохальным изобретением — на стебле растет несколько колосков, — не презирай он так генетику. Семена ветвистой пшеницы вырождаются при посеве, и получается самая обычная пшеница. А снимок потрясающий.

Девушка в военной форме сидит, опустив ноги в пруд, среди цветущих водяных лилий… Этот снимок точно обошел весь мир.

Снова малыши с лукошками грибов.

Герои и героини труда.

Мудрые старики и старухи.

Целый мир.

Не сохранился. Куда все это тащить? Хоть и эпоха.

Сейчас безумно жаль.

Эпоха!

А потом выписать приложение к «Огоньку» стало возможно без обязательной подписки к журналу, и «Огонек» надолго исчез из моей жизни. До девяностых годов и редакторства Коротича. О чем вспоминать нет никакого желания.

Да, и еще насчет приложения: если в каком-то году выходило несколько авторов, можно было подписаться на любого.

Зато в нашей семье ежегодно выписывались «Здоровье» и «Работница».