Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Обзвонили гостей. Сказали, что придут. Ждем-с.

Мы вдвоем решили добраться до моих родителей, узнать, как они там — телефона у них тогда не было. От нас до Урицкого шел шестнадцатый трамвай. Оттуда уже рукой подать.

Только трамваев-то и нет. Вообще транспорт не ходит. На улицах толпы. Главное газет не достать, информации никакой, по радио ничего не слышно.

Словом, пошли пешком.

Добрались. У родителей ничего не облетело, все на месте, посуда не побилась. Позже выяснилось, что как раз в нашем доме и был сейсмический пояс: редкое тогда для Ташкента явление. Вот ничего и не случилось. Но мама вне себя от волнения и безуспешно пытается дозвониться моей сестре от соседки. Сестра жила на Волгоградской. Когда мама все-таки дозвонилась и воинственно спросила, почему ее не волнует судьба сына, жившего на Малясова, та очень удивилась и сказала, что, мол, подумаешь, очередной толчок, что тут расстраиваться. На Волгоградской толчки ощущались далеко не так сильно, как в центре, но тогда мы этого не знали.

Облегченно вздыхая, вернулись домой и часа за полтора до прихода гостей включили телевизор. Как сейчас помню, транслировали очередной концерт декады, по-моему, белорусского искусства. Дикторша что-то говорит, и вдруг… клянусь, мы это видели — лицо ее вытягивается, она открывает рот, а сказать ничего не может… И тут каааак тряхнуло!!! Последняя штукатурка осыпалась!

Вот такого мы не ожидали. Нам в голову не приходило, что будут еще толчки!

Конечно, никакие гости не пришли. Явно не до того было… Зато на следующий день слухов, слухов! И что под самым центром проходит разлом, и что сто лет назад было такое же землетрясение, и жившие здесь узбеки ушли на окраины, где сейчас Старый город, и что из Японии привезли рыбок, которые могут предсказывать следующие толчки, и что количество баллов занизили, чтобы не принимать помощи от иностранцев, и что Ташкент должны были объявить открытым городом и воспользоваться предложениями зарубежных стран…

Удивительно то, что жертв практически не было. Во всяком случае, при таком землетрясении все могло быть куда хуже. Ашхабад-то лег. И народу погибло немерено. А потом, много позже — Спитак… Тут же — трещины, рухнувшие дувалы, Кашгарка вся аварийная, но и только! Вот такое везение бывает правда один раз в… лет. А ведь толчков было много.

Вот и у нашего дома обвалился угол, тот, что выходил на Навои. Противоположный от нашей квартиры. Слава богу, и на этот раз обошлось без жертв. Никого не придавил: ни на улице, ни в квартире.

Сразу хочу сказать, что все попытки мародерства решительно пресекались с самых первых дней. Разгуляться ворам не дали.

И немедленно же со всех концов страны пошли эшелоны со стройматериалами и поезда со строителями. Молодежь принялась разбирать завалы. Многие из тех, с кем я училась, сдав сессию, стали сопровождать поезда с ташкентскими детьми в крымские лагеря и санатории.

Доселе никому не известный Валентин Уломов, начальник сейсмостанции, стал главным в Ташкенте человеком. Его объяснения и прогнозы слушали, затаив дыхание.

Но вот что непонятно: на меня землетрясения произвели очень странное действие. Как только начинались очередные толчки, я словно каменела. И никуда не бежала. Потому что прекрасно сознавала, что с нашего высокого третьего этажа никуда не убежишь. Землетрясение закончится раньше. А, следовательно, чему бывать… Муж злился и запрещал мне входить в квартиру. Но на меня ничего не действовало.

— Все равно не убежишь, — твердила я. Начинается землетрясение, я подхожу к зеркалу и начинаю причесываться… Наверное, тоже своего рода психоз. В обратную сторону.

Привезли палатки. Оба двора — и наш, и моих родителей — так и провели лето по-походному. Но родители мужа ушли к родственникам. Мы — к сестре. И вот там (она жила на первом этаже) мне впервые удалось убежать от землетрясения. Я была одна дома. Готовилась к сессии. И тут началось. Я тут же вымахнула в окно, забыв про привычное оцепенение. Но опять же, не испугалась. Просто некий инстинкт сработал что ли? Больше такого не было…

Зато студентам от землетрясения была некоторая польза. Мы тогда учились на Хадре в здании бывшего востфака, ветхом и ненадежном. Время от времени кто-то входил в аудиторию и объявлял, что вот-вот будет толчок, и нас быстренько распускали по домам. Да и сессию мы сдавали досрочно, а преподаватели вообще не придирались и слушали в пол-уха, видимо, стараясь поскорее пропустить поток, а то вдруг мало ли что…

Так вот, моя окаменелость не прошла даром. Загремела я в больницу. В шестнадцатую. На Домбрабаде. Нет. Не в психушку. В кардиологию. Больница находилась на месте бывшей дачи генерала Петрова, при которой сохранился огромный сад. Такое живописное местечко! И гранаты тогда доцветали.

В этом саду мы втроем и сидели — муж, свекровь и я, — когда случилось очередное землетрясение. И мы впервые в жизни видели ЭТО со стороны. Как деревья, казалось, вот-вот вырвутся из земли. Как содрогается сама земля. Как ходило ходуном большое серое шестиэтажное здание. Вернее, смещалось относительно самого себя, каким-то чудом не рассыпаясь на блоки.

Когда я вернулась в палату, оказалось, что у одной из больных от страха и потрясения пошла горлом кровь. Мы лежали в большой многоместной палате, не помню, то ли на восемь, то ли на двенадцать человек, и та женщина призналась потом, что не может заснуть. Боится.

Нет, люди вели себя очень по-разному, и никого, никого ни в чем нельзя упрекать. Уж так они устроены, эти люди. Психика — вещь тонкая. Тоньше Востока. Тогда для меня страшным ударом оказался снос цирка. Не знаю, по каким соображениям его уничтожили. Если здание было настолько крепко, что обычным способом его нельзя было снести, зачем танки? Впрочем, это ощущение потери и сейчас не прошло.

А домик на Самаркандской, где умерла Вера Федоровна Комиссаржевская? Да. Он был ветхий. Но этот домик нельзя было рушить!

А улица Двенадцати тополей? Если уж нельзя было оставить улицу, то название должно было воскреснуть! Пусть даже в другом месте! Где еще могла быть улица с таким названием, как не в этом веселом, звонком, щедром и родном городе?!

Но город сносили. Конечно, понимаю, все понимаю, только до землетрясения, не поверите, я могла перечислить все дома на Энгельса, от Малясова до Алайского…

Малясова зато осталась совсем целой. Ничего не сносили. И на Кренкеля тоже. Да и на Урицкого.

Когда я вышла из больницы, мы жили на Чиланзаре у однокурсника мужа. Вокруг кипела стройка: поразительно, как быстро поднимались дома. Нет, что ни говори, Рашидов совершил чудо. Как же быстро все это строилось! Правда, те, кто взял ордер «под котлован», не желая уезжать из центра, получили квартиры позже остальных. Но ведь получили!