Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Ох, сколько же домов построили, и за какое короткое время.

А девчонки постоянно норовили пробраться в городки строителей, потому что там продавали дефицит. И даже японские зонтики-автоматы!

Но трудились люди на совесть. День и ночь, в прямом смысле слова. Катта рахмат им и низкий поклон!

Причем, заметьте, центр города почти не тронули, если не считать Кашгарки, Бродвея и района вокруг ЦУМа. Сердце Ташкента сохранили в неприкосновенности. Тогда. Это в мирное время его уничтожили.

Нам на всю жизнь запомнился один анекдотический случай. Дома в первых кварталах Чиланзара стояли нос к носу. И если приглядеться, было видно все, что творилось в квартире напротив. Нет, мы-то не приглядывались. Но лето, все нараспашку…

И как-то вечером несутся дикие вопли:

— Убивают! Убивают, убили, сволочь ты этакая, спасите!

Ну, мы к окнам. И видим дивную картину. Совершенно затурканный мужичок остервенело укачивает грудного младенца. По комнате кругами бегает растрепанная особа и орет, что ее убивают. Тот молча продолжает трясти несчастного ребенка. Децибелы все нарастают.

Мы умираем со смеху.

И оба запомнили это на всю жизнь и часто рассказываем гостям…

Если это когда-нибудь прочтет Лялька Джавадова, она подтвердит. Потому что моя однокурсница Ляля жила в этом доме. Красавица Ляля, посмевшая бросить богатого мужа, картежника и бабника. И это с двумя детьми-близнецами. Удивительнее всего, что родители ее поняли и приняли. Она не сдалась, окончила университет, устроилась в аэропорт…

Очень хотелось бы, чтобы она нашлась. Но я уже боюсь исполнения этого желания. Потому что слишком многих успела похоронить.

Но меня опять несет на волнах воспоминаний.

А ремонт закончили к середине сентября.

Осенью мы снова въехали в наш дом.

Завалы в центре были разобраны. Дома поднимались на глазах.

Тогда это называлось дружбой народов.

Сейчас — успешным менеджментом.

Только вот что-то не слышно о современных успехах подобного рода. Менеджмент слабоват?

Говорят, Спитак так и остался недостроенным…

А меня до сих пор спрашивают:

— Неужели вы пережили ташкентское землетрясение?

Пережила. И не только я.

И, несмотря на трагедию, многие согласятся, что это было не самое плохое время в нашей жизни.

Москва.

Через пятьдесят два года после Большого Ташкентского Землетрясения.

Старая я. И это не жалоба, а констатация грустного факта. Просто каждый прожитый год ложится лишней тяжестью на уже согнутые плечи и виснет свинцовыми грузилами на больных ногах.

Старая я. И жила в вечную эпоху перемен. Какое-то китайское проклятье. Постоянно кого-то низвергали, проклинали, обличали, вели какие-то кампании, если не против космополитов, то против стиляг… А потом и вообще жизни не стало. Девяностые кого хочешь морально покалечат. Хорошо, если только морально…

Так вот, старая я и много чего видела. В том числе явления и вещи, которые когда-то были жизненно необходимы и без которых нормальное существование было невозможно, а теперь исчезли навеки. Остались только названия, да и то в памяти моих сверстников, а скоро и они сотрутся…

Почему я вдруг так живо представила изоляторы на линиях электропередач? Помните? Нанизанные на провода белые фаянсовые перевернутые рюмки? Тогда существовал лимит на электричество, за превышение которого монтеры имели право отключать ток. Монтер — это нечто вроде зловещего рока, грозившего всяческими карами. Поэтому обязанностью детей было бдить и вовремя предупреждать взрослых о появлении карателя. С тем, чтобы оные взрослые успели вовремя вытащить жучки из таинственных фаз. А монтеров теперь вообще нет. Такого слова нет. В этом смысле. Монтеры стали электриками и по столбам с «кошками», как раньше, не лазают. И что такое «кошки», знают очень немногие. А ведь было, было! «Кошки» — это такие крюки в виде полумесяцев, с их помощью залезали на не слишком высокие деревянные столбы.

Старая я, до такой степени, что еще застала тяжеленные чугунные утюги. Те, которые было необходимо нагревать на печи. Правда, и гладили они здорово, именно по причине веса. Но лучше было иметь два: один греется, другим гладят. Правда, были и более усовершенствованные утюги, с защелками. Открываешь защелку поднимаешь верхнюю часть, насыпаешь на подошву горящие угли, закрываешь защелку — греть не надо.

Такой утюг продержался у нас до конца сороковых. Потом появились электрические. Конечно, без всякой подпарки, без регулятора температуры, а просто металлическая коробка со спиралью внутри, унизанной бусинами белых изоляторов, цилиндрических или в виде чашечек с дырочками. Я сама видела. Потому что электрический утюг часто ломался, а папа его чинил. Примерно в то же время, потеснив устаревшие керосинки, керогазы и примусы, которые довольно скоро исчезли совсем, появились первые электроплитки, небольшие, круглые, на трех ногах, с керамической поверхностью, в которой была затейливо уложена открытая спираль. Конечно, само по себе это было опасно, потому что спираль раскалялась докрасна, плитка часто ломалась, поскольку участки спирали выгорали, но даже мама умела соединить концы уцелевшего остатка. А главное — готовить на ней было немногим быстрее, чем на вышеупомянутых приборах. Из орудий готовки были еще мангалки: ведро, набитое глиной, с прорезью внизу для угля. У нас тоже была такая. У многих была.

Еще одно из достижений тех лет — печка «Чудо», тогда очень модная. Для кондитерских изделий. Она была алюминиевой и состояла из формы и крышки, в которой была электрическая вилка. В нее втыкался штепсель, и все это через провод подключалось в сеть (насчет вилки не уверена, может все было наоборот). Было два вида этого чуда: одно для кексов, посредине дыра с высокими бортиками, второе — без дыры, для всего остального. Регулятора температур не было, изделия часто подгорали. В конце концов, мама, потеряв терпение, крышку забросила и стала печь в духовке, используя низ вместо формы. Он у меня до сих пор хранится… А вот молочный сторож не остался. Были такие металлические кружки с выдавленными канавками, которые клали в молоко и ставили все это на огонь. Сторож не давал закипающему молоку подниматься и сбегать. Но сейчас это и не нужно. Нынешнее московское молоко не поднимается. Просто кипит, как вода.

А стирка?! Господи, как вспомню эту стирку! Стиральных машин не было, ванн тоже, а были цинковое корыто и стиральная доска. Для несведущих: это доска на двух ножках в деревянной раме, с металлической ребристой серединой. На ней терли белье. Потом его кипятили в цинковых выварках. С водой и натертым на терке хозяйственным мылом. Полоскали внизу под краном. Короче — каторга. А мама еще и синила, и крахмалила… И цинковые тазики-шайки ушли в прошлое, а раньше в бане только ими и пользовались.