Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

А еще говорят, что евреи жадные и золото любят. А этот, должно быть, выродок — когда генералы вагонами тащили трофеи, он привез домой то, что потом станет курантами. И нужно же было еще уговорить ташкентские власти! А потом еще и много лет следить за исправностью курантов.

Я видела его могилу на Боткинском. Вечная вам память, смешной упертый еврей с опереточной фамилией Айзенштейн, Ишия Абрамович… Помните «Летучую мышь» Штрауса? Вечная вам память.

Когда-то в основании курантов был винный магазин. Я очень любила туда заходить: не для того, чтобы вина купить, просто там всегда было полутемно и прохладно. Потом слева, если стоять лицом к курантам, построили знаменитое кафе «Буратино», ныне тоже невинно убиенное. Я всегда вспоминаю рано ушедшего из жизни Эдика Фахрутдинова, архитектора кафе. У него осталась дочь, прекрасная милая девочка — сейчас-то она взрослая совсем…

Когда я думаю о курантах, в моей памяти всегда всплывает абсолютно неподходящая картинка: там на углу возле курантов жарким ташкентским вечером стоят молодые люди, одетые с иголочки и совершенно одинаково: узкие черные брюки, белые рубашки, узконосые черные туфли, как диктовала тогдашняя мода. Очень красивая элегантная мода.

Я такие кадры видела только в старых советских и итальянских фильмах, ну и возле курантов…

Раньше там мемориальная доска была с именами героев, павших на фронтах Отечественной… А теперь — не знаю.

А чуть правее, у ограды парка Горького, тогда еще существующего, очень своеобразного, места сбора всей детворы города (с мамами), продавали соленые и сладкие абрикосовые косточки, мое любимейшее лакомство, если не считать вареного нута с луком. Десять косточек на фунтик. Увы, сколько ни пытаюсь сделать здесь такие — абрикосовые косточки продают — не получается. А парка в одно время и совсем не было, сейчас вроде есть, только не тот, конечно.

Я очень смутно помню, но помню, что одно время у ограды парка (второй выход был у кафе «Буратино») стояло нечто, вроде декоративного фонтанчика со скульптурами лебедей, но его очень быстро убрали, лебеди были — чисто как на клеенчатых ковриках: налетай, торопись, покупай живопИсь.

Косточки продавали еще и у ограды «Хивы». Я почему-то больше любила «Хиву», чем «Фестиваль». Интересно, что название «Хива» не менялось с дореволюции, а теперь времена поменялись, кому нужны летние кинотеатры? Тогда туда ходил весь город. Сейчас в кино ходят, но больше молодежь. А там оркестр играл перед сеансами, даже когда во всех зимних кинотеатрах эта практика прекратилась. И так до поздней осени.

Куда она ушла, куда испарилась атмосфера вечного праздника, вечной радости, вечной доброты, которая, как мне кажется, отличала именно Ташкент? Жили тогда трудно, послевоенная эпоха, и все же девочкам повязывали бантики, непременный атрибут — у меня сохранилась фотография: мы с соседской девочкой Томой в одних трусиках и сандаликах, но при бантах. Мальчиков одевали в белые рубашечки и вели в парк Горького и так же дружно ходили в кино, и «на фонтан», и гуляли по Бродвею, и жизнь была прекрасна!

А сейчас… Только и остается повторять: вечная память, вечная память, вечная память той атмосфере, той радости, тому празднику…

Тому Скверу.

А этот я так и не видела. И видеть не желаю. И не Сквер это вовсе… Так, сковородка.

Было, было время, когда паркет еще не вошел в моду. По крайней мере, в Ташкенте. Полы во многих домах Старого города вообще были глинобитными, а в европейских — дощатыми. То-есть из крашеных досок. Мы жили на Малясова, родители мужа — на Навои, и дом у них был куда лучше. А полы различались только тем, что у нас доски были пошире, а на Навои — поуже. Время от времени щели между ними шпаклевали, а сверху накладывали новый слой краски, как правило ярко-коричневой.

Да… И деревья чувствовали себя в полной безопасности. Почему чувствовали? Да потому что я уверена — они ощущают боль, как люди. И уж точно знают, когда им ничего не грозит. Им и не грозило. Пока не началась паркетно-мебельная эпоха.

До нее у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить, какие деревья росли у моего дома и не только.

Нет, чинар на Кренкеля-Малясова-Ширшова не росло, да и на Обсерваторской, кажется, тоже.

А что росло?

Я горестно качаю головой, проклиная свою память. Как же случилось, что гордость Ташкента — деревья — поставлены вне закона?

Но сначала об арыках. Арыки были везде. Кроме Кренкеля. Арык имелся, но давно пересох, а вот на Малясова с нашей стороны был довольно большим, но вода текла лениво и застаивалась. Так же она застаивалась на Таджикской, которую благополучно уничтожили. Там вечно плавали какие-то зеленые волокна и тина. По берегам росли непонятные водяные растения, с полыми стеблями и желтенькими цветочками. Зато арык на противоположной стороне был довольно бурным. А если добежать до фабрики «Уртак», там вообще протекал Аккурганский канал, такой широкий, что через него был перекинут мост, а вода в нем бурлила и завихрялась водоворотом. Теперь от него почти ничего не осталось.

Неудивительно, что деревья даже в самую жару росли и зеленели. Деревья, конечно, были самые разные, но в основном ясени. Я их очень любила за то, что их цветы походили на крошечные фейерверки, за что и звала их салютиками. А осенью семена-пропеллеры медленно ложились на землю.

Когда-то вдоль пересохшего арыка на нашей половине Кренкеля росли тополя. Но бури их повалили. Зато почти у ворот рос урюк, ягоды которого никогда не доживали до зрелости. На углу росла высокая белая акация. Несколько таких же росло на противоположном углу. И мы, как заправские козы, лопали сладковатые цветы. А пирамидальные тополя росли по всему Ташкенту, только стволы у них были слабые, и когда начиналась буря, тут же ломались. К тому же был год, когда на них напали мерзкие летающие тараканы, которые к тому же еще и пищали. Они буквально сожрали тополя. Зато серебристые тополя были куда крепче, и когда дул ветер, становились чистым серебром. У нас во дворе росло два таких, а кроме того, очень много росло их в парке Победы, зрелище было непередаваемым. А вот джида (лох серебристый) росла больше на окраинах, и когда цвела, аромат был тонким и сладким. И тоже при ветре узкие листочки отливали серебром…

Довольно редкая для Ташкента черная бузина росла на Кренкеля у красивого частного дома напротив нашего. Белые зонтики соцветий и мелкие черные ягодки…

На противоположной стороне Малясова теснились несколько ленкоранских акаций с необыкновенно красивыми пушистыми розовыми цветами и длинными стручками, в которых было несколько капель сладкого сока. Понятное дело, мы разламывали стручки и слизывали сок.