Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Мой дядя по матери. Вернее, муж тетки. С совершенно неподходящим и даже постыдным для еврея именем. Адольф Межиборский. Погиб в московском ополчении. Был молодым ученым.

Стрелять, как я понимаю, не умел.

Да и гнали их под танки почти безоружными.

И родственник самой страшной судьбы.

Муж моей тетки Варвары Перцевой. Сергей. Серж. Надпись на чудом уцелевшей маленькой фотографии паспортного формата. Красавец. Чистый Голливуд. Так на вывеске его парикмахерской и было написано. «Парикмахер Серж».

На Украине дело было.

А дальше — как в военном кино. Парикмахерская, которую он открыл при немцах, на самом деле была явочной квартирой.

Донес кто-то. Или предатель нашелся.

Казнили его. За связь с партизанами.

И все они живут, пока жива я, и это не пафос. Просто я помню.

Прошу заметить, господа националисты, один был русским, второй — евреем, третий — украинцем.

Может, теперь подумаете, прежде чем делить людей на чистых и нечистых?

Да, а мои родители и сестра эвакуировались из Кривого Рога в Узбекистан.

Отец пришел и сказал, что нужно уезжать. Потому что придут немцы и кто знает, что будет с мамой и сестрой, а он их не оставит…

Они уезжали в июле, бросив все. Взяв только носильные вещи. Мама всю жизнь жалела только об одном: пришлось оставить книги.

— Знаешь, — твердила она, — какие были книги…

Да только сосед-извозчик, которому она оставила мебель за то, что он возьмет книги, предупредил, что если немцы придут, он книги сожгет, бо не хочет отвечать черт-те за что. Ну и сжег, конечно. Вся Украина была под немцами, а что ему книги?

И еще мама вспоминает, что уже на вокзале ее остановила знакомая дама, не знавшая о маминой национальности, и очень удивилась, узнав, что они бегут.

И воскликнула, что только глупцы уезжают от того, чего они ждали столько лет!

Добрались они к ноябрю, и мама, вспоминая об этих месяцах эвакуации, сразу начинала плакать.

Ну, голод, конечно. Ну, все поменяли на еду, ну, сестра болела…

Самое страшное другое: под Харьковом они едва не попали в котел. Поезд чудом вырвался.

Мама говорила, что этот кошмар она не забудет до конца жизни. Темно, крики, разрывы бомб, и отец куда-то делся, пошел за чем-то, то ли бумаги отметить, то ли кипятка принести… Чудо еще, что не потерялся и не отстал.

Какие там фильмы, какие книги… Это все воспринимается абстрактно. Вроде новомодного, с треском провалившегося фильма «Утомленные солнцем-2»…

Но самые «военные» для меня песни — это «Песня о пехоте» Окуджавы и «Темная ночь». Да, и «Дороги». Помните? «Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян».

Вовсе не бодрые. Вовсе не зовущие. Вовсе не требующие… Просто песни о войне. Очень усталые, я сказала бы.

На днях я услышала расхожую фразу.

На рынке это было.

О том, что, мол, лучше бы нас немцы завоевали.

Ох, как же я взорвалась! И впервые в жизни очень четко объяснила дураку, где бы он был, со своими тремя классами и азербайджанским происхождением, завоюй нас немцы…

Люди добрые, давайте поднимем бокалы или рюмки и выпьем за то, чтобы этот День Победы остался единственным в нашей жизни. Чтобы больше не было поводов для таких праздников! Чтобы мы никогда не узнали, что это такое: третья мировая…

И чтобы наконец воцарился мир. У всех. Конечно, это из области чистой фантастики, но так хочется…

За нас всех, очень разных, но мечтающих жить в мире, без войн и терроризма.

Вот и снова 9 Мая. Очередная годовщина самого прекрасного и самого горького нашего праздника. Снова цветы на братских могилах и мемориалах, снова нынешнее поколение, внуки и правнуки тех, кому мы обязаны своим существованием, вспоминают родных и цену, которую заплатили мы за самую дорогую за всю историю мира Победу. За самую кровавую. Самую тяжелую. «С сединою на висках». Со слезами.

Меня поразило утверждение одного комментатора. По его словам, многие фронтовики не признают Дня Победы: слишком высокая цена за нее заплачена.

Мне кажется, такого просто не может быть.

И это не просто День Поминовения.

Это День Победы. Нашей страны в жесточайшей войне.

Тогда верили, что больше войн не будет.

Кто знал, кто мог предвидеть, что на смену умершим ветеранам появились новые, совсем молодые и не очень? Кто за это ответственен? И как получилось, что мужчинам победившей фашизм страны снова пришлось браться за оружие? Снова гробы, снова похоронки…

Я так хочу, чтобы больше это не повторялось. И еще очень хочу, чтобы, когда уйдем мы, молодые помнили, кому и чем обязаны.

Но я сегодня не о солдатах.

О детях.

Когда-то я писала, что в нашем дворе послевоенных детей было мало: три человека. Остальные были детьми военными. Сорокового — сорок первого годов рождения.

И подруги у них были — ровесницы. Они родились в мирной стране. Многие так никогда и не увидели и не помнят своих отцов.

Мая Чудакова—Томлинг родилась 1 мая 1941 года. В июне ее отец ушел навсегда. С войны он не вернулся. А взрослая, семидесятишестилетняя Мая до сих пор видит сон: цветущий луг, по которому бежит ей навстречу солдат. И она точно знает, что это ее отец. Вот где они встречаются: отец и дочь. Я почему-то верю, что отец приходит к ней в этом сне. Хоть так увидеться…

И Рая Володина своего отца не видела. Вернее, не помнит. Когда он ушел, было ей полтора года. Ушел отец с улицы Новой, позже Каблукова. И оставил мать с двумя дочками и свекровью. Мать работала на пивзаводе. Получала чуть больше тридцати рублей. Карточки: рабочая и три иждивенческих.

А вот выдержали… Вынесли… Выжили. Вышли в люди.

«…Вспомнила свое голодное детство. Длинные очереди за хлебом. А какой он был вкусный!!! Черный, хорошо пропеченный, с хрустящей корочкой. Вспомнила своего отца, которого не знала. Кстати, благодаря Интернету нашла братское кладбище, где он и многие другие похоронены. Деревня Аристово под Ржевом. Я часто захожу на этот сайт. «СУДЬБА СОЛДАТА». Посылаю тебе фото, которое послала моя сестра на фронт и которое вернулось в Ташкент с надписью: «УМЕР. УБИТ 2 дек. 1942».

Спасибо, спасибо тебе за все».

Спасибо и тебе, Раечка. За память.

В далеком сорок первом

Детишек-харьковчан

В товарняке холодном

Везли в Узбекистан.

Мне шесть, четыре брату,

Сестренке только три.

Мы без родных.

Солдаты,

Медсестры да бинты…

Снаряды рвутся рядом.

То мчим, то тормозим.

А бомбы, пули градом.

Не плачем, не кричим.

От ужаса немели,

Но знали: нас спасут.

А вражеские бомбы

По эшелону бьют.

До самого рассвета —

Смертельная игра…

Огромнейшая туча

Накрыла.

Пролила

Октябрьский холодный

Нас спасший снег и дождь.

Бомбежка захлебнулась,