Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

За углом мы увидели чисто выметенный двор, бело-голубое здание с тремя синими застекленными дверями.

Он подвел нас к первой двери и постучал. Одна створка тут же открылась, и мы снова услышали родной украинский язык.

— Заходьте! Будь ласка!

Комната светлая, просторная. Вдоль стен — стеллажи с узелками, узлами, чемоданами. Чуть дальше — стопки постельного белья, свернутые матрасы. Большие конверты с надписями лежали на отдельной полке. Помню все очень четко, потому что не раз бывала в этом кабинете. Директор предпочитала индивидуальные беседы. Мы доверяли ей и ждали их.

Сопровождающий отдал какие-то бумаги, наш узелок. Погладил нас по головам и быстро ушел.

Директор сказала:

— А зараз, диты, вас помоют и переодягнут. Будемо житы и чекаты перемогы. Згода?

Вот тогда я заплакала не от боли физической, а от того, что не смогла высказать, но поняла четко…

Напротив красивого этого здания вдоль забора был длинный камышовый навес. Дальняя его часть занавешена простынями.

Нас туда и повели. Раздели, поставили в тазики с ручками, полили теплой водой, намылили и снова окатили, накинули простынки и усадили на скамейку. Все это быстро и бережно проделала молчаливая улыбчивая полная женщина в белом халате.

Вытирая, прижала мою голову к себе:

— Добре усе буде! Побачишь!

Дети смотрели на меня, не плакали. Света (ей три года) не отпускала мою руку. Брат Эдик (ему четыре года) просто касался меня плечом. Надели на нас фланелевые платьица синие в мелкий цветочек, а на брата — черные сатиновые бриджи и такую же фланелевую рубашку с цветочками. Вещи наши связали в узелок, и я отнесла их в кабинет заведующей. Она водворила их на стеллаж. Взяла меня за руку, и мы вошли в среднюю дверь.

Это оказался большой зал с арочными окнами, выходившими на улицу и во двор. Вдоль «уличных» окон стоял длинный самодельный стол, накрытый светлой клеенкой. У стола — скамейки. Между окон дворовой стены — черное блестящее пианино. За ним сидит маленькая худенькая женщина. Она перестала играть, и все повернулись к нам. Наталия Лаврентьевна (директор) представила нас. Стоящие вокруг пианино дети немного расступились, и мы оказались в их кругу.

— Вот и пополнение! Веселее получится. Продолжим, а вы, — это нам, — слушайте и подпевайте. Сможете?

Это было музыкальное занятие. Так началась наша жизнь в Ташкентском детдоме №14 для детей комсостава, спасенных из пылающей Украины.

Спальня большая, кровати железные с высокими спинками, на которых висят белые занавесочки на завязочках. На ночь нам в коридор заносили ведро и будили всех по порядку. Утром всех вели умываться. Длинный ряд рукомойников, весело гремевших под руками детей. Вешалка с вафельными полотенцами. Зарядка и завтрак. Потом — свободный час, игры и беготня. И начинались занятия. Лепка из глины с последующим «конкурсом» всех работ. Самые лучшие — на полку. Остальные — пониже. Лучшие мы выбирали сами.

В другой день — рисование. Музыкальные занятия. Игры с мячом, скакалки. Старшие шефствовали над младшими.

Сейчас мне кажется, что брат и сестра быстро освоились в малышовой группе. Но иногда подбегали ко мне. Брали за руку. Брат обнимал меня. Постоит и уходит в свою группу. Я их гладила по головам, обнимала и отпускала.

У старших детей, а старшими считались дети с шести лет, были свои заботы. Нам надо было наполнить умывальники колодезной водой, заменить полотенца, подмести некоторые участки двора, дежурить на кухне. Все это под присмотром Максуда, к нему мы привыкли быстро. Он угощал нас куртом (помните?), курагой и сухими дынями. От них язык щипало.

Однажды нам предложили переодеться в свою одежду и повели в госпиталь.

Немного об одежде. Мы бежали из Харькова в чем были. Когда завыли сирены и началась бомбежка, нас одели в повседневную одежду: красная юбочка в мелкий цветочек. На поясе три резиночки, на подоле три цветные ленточки, блузочка с завязочками над локтем и вокруг шеи, сверху — безрукавка, отороченная белым барашком. Все это расшито красным и черным крестиком. У Светы то же самое, только в черном варианте. На голове широкая розовая лента с помпончиками на ушах и с цветными лентами сзади.

А у брата шаровары синие, рубашка-вышиванка голубым и желтым крестом и голубая безрукавка с мехом белого барашка.

Сейчас мне кажется, что госпиталь был на противоположной стороне, почти напротив детдома, там позднее был институт.

В огромном зале сидели, лежали, стояли раненые и медсестры. Нас провели в середину, и мы начали наше выступление.

Мы пели и рассказывали. Даже гопак станцевал наш один хлопец. Он был старше нас всех. Нам хлопали, дарили конфеты и фрукты. Говорили хорошие слова. Мы были счастливы впервые за долгое время. Такие походы стали у нас частыми.

А однажды весной наши ворота широко открылись, и во двор въехала арба с огромными колесами. Ишачок совсем потерялся между ними. На арбе — мешки и ящики. Максуд и приезжий выгрузили все на кухню, а нас, старших, посадили на арбу и повезли в кишлак. Рядом с арбой на рыжем коне с белыми носочками ехал верхом человек в защитного цвета кителе и галифе. С нами поехала наша няня.

Меня удивляло и интересовало все! Поднятая нами и долго висевшая в воздухе теплая пыль. Дувалы, над которыми свешивались на улицу цветущие ветки деревьев, полнейшее отсутствие окон, резные деревянные дверцы в заборах с металлическими кольцами для замка, но замков-то и не было нигде.

Мы остановились у высокого дувала. Молодая женщина открыла калитку:

— Салям! — и мы очутились в чистом тенистом дворе.

Одноэтажное здание буквой «П». Большие окна без занавесок смотрели во двор сквозь открытую веранду.

В середине двора — деревянный помост с лесенкой в три ступеньки, с перилами по периметру. Розовые кусты обвивали это сооружение с трех сторон. Вились по деревянным шпалерам. Но самое необычное и интересное — это сандал с низеньким широким столиком над ним, укрытый огромным стеганым одеялом, застеленным клеенкой. Нас усадили вокруг стола. Ноги под стол… Там решетка, а под ней теплые угли. На столе — кишмиш, курага, лепешки, самовар на подносе и пиалушки. После угощения к нам присоединились дети хозяина. Меня все время не покидала мысль о своих. Мы же никогда не расставались. А угощение было вкусным и обильным. У хозяина было четыре сына и три девочки.

Там я впервые увидела лянгу, ашички. Мы были свободны целый день до вечера, а вечером — плов и чай с сухофруктами. Так началось наше знакомство с председателем колхоза Хамраевым. С его детьми, бытом и укладом. С узбекской семьей. Все это уложилось в сознании позднее. А в то время… Но это другая тема.

Однажды, вернувшись с прогулки в парке Тельмана, мы увидели в нашем дворе носилки и медсестер. Возле ворот стоял автобус с красным крестом на двери. Наша доктор проводила гостей до ворот и вернулась к нам. Усадила нас под урючиной.