Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Но тут Таня наконец прониклась нашей идеей:

— Дорогой Олег Николаевич! Да разве кого чем удивишь! Тем более своими собственными эмоциями, которые совсем не совпадают с «мировыми». Это же не для аудитории, а исключительно чтобы вспомнить, как здесь остроумно кто-то заметил, где кому «в глаз дали».

Мы с Лидой стараемся уверить Олега Николаевича в чистоте наших намерений:

— Что вы! Что вы! Многоуважаемый Олег Николаевич, никаких посягательств на историю, никаких вторжений в храм краеведения! Это другая прогулка, частная. Идут себе по улице Пушкинской барышни, обязательно молодые и красивые, одетые по моде своего звездного часа, болтают о том о сем. Если к нам присоединятся мальчишки, я не возражаю. Только, пожалуйста, без навозных жуков на ниточке (любимый трюк пушкинских безобразников)! С глубочайшим уважением, Лида Козлова.

А это уже я:

— Дорогой Олег Николаевич, так мы ни на что не претендуем! Просто прогулка по старым знакомым местам. Именно одетые по моде — либо юбки на кринолинах, либо платья-трапеции с абстрактным узором — молодые, красивые, еще ничего не подозревающие о том, что нас ждет впереди, и вы с нами. Я бы от такого спутника не отказалась! Олег Николаевич, вас такие барышни приглашают! Все как одна красавицы, умницы, веселые, добрые… Соглашайтесь, а?

Идем, смеемся, может, мороженое едим, может, конфеты из кондитерской, что около сорок четвертой школы.

На блиц-совете барышень было решено: гуляем, вспоминаем, объединяем коллективные мемуары в одно целое.

Самая молодая, почти девочка по сравнению с остальными, Нилета вспоминает:

— Перед мостом через Салар был детский сад от хлопзавода. Хлопзавод находился в глубине, там еще были бараки, потом их в начале 1970-х снесли. Всех переселили на Ташавтомаш. На их месте построили девятиэтажки. И еще между Ленинским училищем и райкомом комсомола находился летний кинотеатр. Я там первый раз в 1967 году смотрела «Кавказскую пленницу». А еще между гастрономом «Дархан» и проектным институтом стояла баня, каждую субботу всей семьей с детьми, тазами, вещам направлялись мыться.

Во как! Разговор неожиданно свернул на бани! Тоже предмет немаловажный. Вспоминает Таня:

— Баня еще и в новейшие времена оставалась, но уже была не всенародной. А в 1950—1960-х сколько времени в очередях в ней просижено, особенно после хлопка! А вот как она по имени первоначального владельца называлась, уже забыла. Какую-то называли баней Метрикова, но эту ли, не знаю.

Но Акулина продолжает тему хлопзавода:

— Хлопзавод — особое воспоминание! В 1953 году там были огромные горы хлопка, под самое небо. По хлопку ходили люди и пели странные песни, которые были слышны далеко-далеко, по крайней мере, через Салар долетали. Со временем эти горы исчезли, очевидно, хлопок стали очищать «с колес». В поселочке хлопзавода были не только бараки, но и клуб — такой же барак, только с киноэкраном на стене и рядами сколоченных между собой стульев. Очень я этот клуб любила за то, что там показывали сборники мультфильмов (это в 1950-е годы). А еще там был небольшой магазинчик и прокатный пункт, в котором моя мама брала пылесос и стиральную машину, пока свою не купили… Да, и еще, конечно же, кинотеатр «Пушкинский». Сколько фильмов там увидено после стояния в огромной очереди (в кино мы ходили всей семьей, а билеты покупать было моим делом). За кинотеатром сбоку был опорный пункт милиции. Как-то раз мой папа заступился за какого-то мужичка, которого дружинники волокли в этот самый пункт недостаточно нежно. Защитить он его защитил, но переживал ужасно: «Я подумал, что так моего отца волокли спиной по асфальту…» С высоты прожитых лет даже опорный пункт способен настроить на лирические воспоминания!

Таня Вавилова питает к этому строгому учреждению нечто вроде нежности:

— Опорный пункт помню рядом с Куйбышевским райкомом. Именно туда нас, студентов, под страхом отчисления заставляли приходить дежурить. Раздавали красные повязки с надписью «Дружинник» и распределяли территории. В 10 вечера надо было повязки сдавать, опять под подписку, не сбежишь! Однажды нам, двум Людам и двум Таням, достался берег Салара по обе стороны моста. Дорогу еще не расширяли, а метро даже не планировали. Салар был шире, чем теперь, к воде склонялись плакучие ивы, места довольно глухие, страшноватые. Постояли мы, постояли да пошли на стадион. Тогда он был маленьким и совсем открытым, сельским таким. Отсиделись на скамейке, посмотрев, что и как, — и по домам. А в детстве Салар настоящей рекой казался. Где-то в 1953-1954-м стали в Ташкенте живую рыбу продавать. Папа, по рождению волжанин и заядлый рыбак, любил уху из свежей рыбы. Принес, налил воду в цинковое корыто и выпустил рыб туда. А они поплыли, ни одна не уснула. Пустить рыб на уху я не дала, рев подняла на всю округу и добилась их спасения. Оглядываясь по сторонам, боясь встретить знакомых и выставить себя на посмешище, мой бедный отец нес в авоське алюминиевую кастрюлю с водой и рыбой. Спустились под саларский мост, где теперь метро несется, и пошли по берегу в сторону теперешнего «Динамо», пока не скрылись с глаз прохожих. Там и выпустили папину покупку.

А Лида тем временем, наслушавшись воспоминаний, решила погулять:

— На мне платье-трапеция, волосы пусть будут длинные-предлинные. Что за хрупкая юная женщина идет впереди особой балетной походкой? За ручку она ведет маленького ребенка. «Кариева… Бернара Кариева», — шепчет кто-то. Я выворачиваю носочки наружу и тоже пытаюсь так пройтись. Вдруг балерина оборачивается! Я замираю в дурацкой позе… Но она глядит сквозь меня, абсолютно равнодушно. А что вы хотите? Богиня! За большим центральным окном «консервы» взлетают фигурки в белых хитонах. Занятия хореографией в 1950-х годах проходили именно там. Возле консерватории туда-сюда снуют очень известные лица… Так, у перекрестка Пушкинской и Крылова останавливаемся перед стендом, заклеенным сплошь городскими афишами. Ну мы-то, ташкентские девчонки, всегда в курсе всех концертно-театральных новостей! Дальше главпочтамт, любимые львы, через Некрасова — булочная на Бородинской (так называли ее в нашем дворе). На угловом ее крылечке со мной произошла трагикомическая история. На моей голове красовалась бухарская тюбетейка с жар-птицей. Какой-то неизвестный насыпал в нее горсть монеток с диковинным орнаментом. Потом оказалось, что это действующая валюта сопредельных стран. Мама оправдывалась! Дальше… Стертая лента каких-то домов до самой сорок седьмой школы. Завтра пойду по четной стороне, опять от Сквера!

— А где «стертая лента каких-то домов», — улыбается Таня Вавилова, — до сорок седьмой школы, там теперь памятник Хамиду Алимжану и многоэтажки, был давным-давно памятник Куйбышеву, а где-то за ним, уже на Учительской, райвоенкомат, где я состояла на учете как лейтенант медслужбы (в глубоком запасе). Платье, конечно, трапеция, а туфли? Гвоздик высокий или карликовый, с воробьиный нос? Или хоттабычи с задранными носами?