Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

— Я совсем недавно допрашивала человека, окончившего ТВОКУ в 1972 году, что такое 23-й пост, он не знал. А в середине 1960-х у нас столовую дружно называли 23-м постом. Поздно пришедший со службы офицер рассказывал, что проверял посты, на что его ехидно спрашивали, проверил ли он 23-й. Не знаю, было ли это во всех семьях, но название такое бытовало до тех пор, пока ее не переименовали в кафе «Райхон». Летом перед столовой открывали летнее кафе-мороженое, куда я любила водить своего братишку. Надо сказать, что столовая возникла не на пустом месте. В 1953 году на месте, где она была позже построена, стоял павильон с надписью «Пиво-вино-водка». Я посылала снимок.

А мне все не дает покоя рассказ Нилеты о косах… Ах, эти моды-моды шестидесятых!

— Вот я же говорю про косы. Тогда в безумной моде были шиньоны и приплетные косы. Но у меня стрижка всегда была короткая.

А Таня косу носила…

— А халу помнишь? Я не стриглась, мне вместо шиньона начесывали пряди и укладывали. Хватало на неделю, спать следовало на валике. За это надо мной, конечно, все издевались. Обычно стриглась я у Миши на улице Фрунзе, в подвальчике. Кто помнит Мишу? Колорит! Ташкентские парикмахерские — отдельная тема. Что только не услышишь! Какие дела не провернешь! Пока под феном сидишь, отоваришься дефицитом у спекулянток, успеешь нужные адреса записать, да мало ли что. Однажды Миша, пока одну даму начесывал, приобрел турпутевку. Работая с другой головой, он услышал отрицательный отзыв об этой турбазе и вот уже кричит: «Кому нужна путевка? Продам путевку!»

К сведению молодых: хала — это такая прическа, халы делали из приплетных кос, весьма монументальное сооружение. А я халу, конечно, помню!

— Еще бы халы не помнить! А спали вы, как великосветские дамы XVIII века: одна прическа на месяц… То ли дело я со стрижечкой. Представляешь, одна моя однокурсница взяла у другой взаймы косу на один день, чтобы сделать халу, а потом, решив поступить как порядочный аккуратный человек, вымыла. Коса оказалась жульнической и слиплась в один комок, представляешь трагедию! Коса, по-моему, рублей двадцать стоила, если не больше! Пришлось бедняге новую покупать!

Эх, такой разговор о банях перебили! Акулина перескочила!

— Пожара на «хлопушке» я почему-то не припомню, зато помню, как горела консерватория.

Тему пожаров тут же подхватывает Лида:

— Акулина, они горели приблизительно в одно время! Тогда в Ташкенте регулярно случались пожары на крупных объектах. Кажется, пожар был и в старом цирке. Я даже фотографию видела на сайте. Над крышами домов днем поднимается черный столб дыма! Но дата — 26 апреля 1966 года. А разве в тот день цирк горел? Пожары полыхали перед землетрясением (1964? 1965?). За происшествия в консерватории и на заводе ручаюсь, а цирк… Не знаю.

Акулина:

— Цирк горел во время землетрясения. В бесконечной, как песня «Хазбулат удалой», поэме Вознесенского были слова о том, что горит цирк, по пожарищу бегает клоун в «обгорелой каскетке» (в стихах это было прекрасно).

Я лично считаю, что Вознесенского частенько заносит! В этой самой поэме едва ли не создается ощущение праздника! Но речь идет не о поэме, на этот раз заносит меня! Поэтому Лида возвращает меня к действительности:

— Прошу пардону! С цирком я обмишулилась. Но кто бы рассказал что-нибудь про те пожары, когда они случались, отчего?

И тут, ура! Наконец-то появляется пока что единственный кавалер! Зато какой! Борис, привет!

— Я помню еще один пожар на Пушкинской. Летом 1957-го или 1958-го горело министерство торговли у Сквера. Тогда многие спали во дворах и сразу проснулись. Горело почему-то с крыши. Во всяком случае, над куполом были высокие языки пламени. Так как стены многих квартир нашего двора выходили тыльной стороной во двор министерства, среди наших соседей поднялась паника. Многие побежали к министерству, а некоторые, видимо, опасаясь, что пламя может перекинуться на крыши наших домов, остались на месте и уже подумывали о выносе вещей. Но наши доблестные пожарные справились с огнем, а крышу министерства к осени починили.

Нилета вспоминает, что по Пушкинской ходил трамвай №3 от ЦУМа до улицы Циолковского, а сама она бегала смотреть кино в «Москву». Тогда рядом с кинотеатром стоял автобус, в котором показывали мультики. Но «Москва» была на Новомосковской, рядом с магазином тканей, а вот на Пушкинской было фотоателье Карамяна, и все семейные фотографии тех лет — от него. Кстати, и я вспомнила, что почти на стыке Урицкого-Пушкинской на выходе к Дархан-арыку была большая сапожная мастерская, прямо в «стекляшке». И где-то там же был нотариус, тогда нельзя было просто принести перепечатанную копию, обязательно нужно было идти к машинистке «от нотариуса», а стоило это не слишком дешево!

Акулина тут же подхватывает тему фотоателье:

— Половина ташкентских фотографий была от Ершова, работавшего на Ленинградской, а вторая половина — от Карамяна, который, строго говоря, помещался на Луначарском шоссе, но все равно все говорили, что на Пушкинской площади. Рядом были парикмахерская, дом грампластинок, гастроном, хлебный, киоск с мороженым и очень хороший книжный магазин, ну а дальше уже мост. Кстати, мост в 1960-е состоял из трех частей: центральная была проезжей с тротуарами, а по бокам две пешеходных.

А я вздыхаю по тем грампластинкам. Сейчас они — предмет собирательства коллекционеров, и я не знаю, куда их девать — у меня такая коллекция! Вот тогда…

— Ой, сколько же я в этом грампластиночном торчала! Почти столько же, сколько в книжном. А фотографировалась исключительно у Ершова. И послесвадебная наша фотография тоже от Ершова. У Карамяна — ни разу.

О! Наконец-то! Что-то Лида молчала-молчала и решила появиться! Привет. Давно не виделись!

— Эй! Девчонки, я тут! После баньки прилегла на жесткий диванчик да и задремала. Хорошо, что добрые служители не вынесли меня на улицу. Со старым Новым годом, мои боевые прогульщицы! Хорманг (это слово совсем недавно выучила)! Глубокие реверансы за славное поздравление! Где же это мы? Ага! Возле тогдашнего министерства торговли, на четной стороне улицы. Все ли тут? Ну конечно, Татьяны пересекают мостовую в неположенном месте. Бегут из зеленого тенистого сквера, путаясь в макси-юбках, с мороженым в вафельных стаканчиках в руках. Зато Акулина — дисциплинированный человечек, всегда на месте. Сразу видна военная выучка. А девушки других десятилетий тоже с нами, но их час впереди. Сейчас они парят над землей, как легкие облачка… Вперед! ЗАГС Центрального района с внушительным крылечком. Еще что-то… Вход во двор, где жила моя воспитательница из детского сада №46. Почему-то к ней надо было подниматься по деревянной лестнице сразу от ворот. Лестницу вижу, дверь — нет… Сюр! Впереди обычный ташкентский особнячок с двумя парадными крылечками. Отхвачен приличный кусок центральной улицы в качестве палисадника. Стоп! Задержимся у кустов живой изгороди возле первого крылечка. Если нам повезет, из дверей покажутся Вера Дмитриевна Александрова и Михаил Филиппович Мансуров. Не народный артист СССР, а молодой Миша начала 1950-х. И ты, Татьяна П., увидишь, каким он был красивым, когда играл Ромео. И Верочка Александрова — красотка а ля Целиковская. Головка — венчик мира, на ногах босоножки на пробке. «Гав-гав!!! РРРРРРРРРРРРР! А! Нет! Нет! Бежим!» (Крики, плач, неистовый лай.) Все ли целы? Вместо супругов Мансуровых из дверей вылетел пес — боксер Гуго, проклятье всех прохожих. Приведем себя в порядок и похромаем дальше. Ох! На углу Пушкинской и Хорезмской стоит довольно большой дом в один этаж. Никогда не знала, что скрывалось за этими окнами, а заглянуть нельзя. Окна высоко. Переходим через улицу. Какой заброшенный бульвар, заросший акациями и вонючками! Гоголевский скверик всегда прибран, а про этот будто все забыли. А на углу-то гастроном. Он еще никак не называется, но чего там только нет. Чего нет, то «дают» за углом, во дворе. Девчонки! Что-то выбросили! Занимаем очередь!