Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Ой, Зухриша моя родная пришла! Расстроилась, бедная! А сама виновата, где все это время была?

— Нууу, девочки, я всего день пропустила, а вы уже все обошли! Я просто захлебнулась от позитива, солнца, молодости, красоты и счастья! А главное — от вашего настроения, дружелюбия и взаимопонимания. Вы мои умницы и красавицы! Один мой знакомый говорил, что самое сексуальное в Ташкенте — это пройтись по Пушкинской от Сквера и до Асакинской. Не могу не вставить свои пять копеек про бани: помните, в коридорах бань были стеклянные потолки? Я теперь понимаю, что они были очень красивые.

И я тут же начала задаваться:

— Дааааа! Мы такие! Травка зеНЕлеет, солнышко блестит, дамы на шпильках прогуливаются, ну? И это не счастье, по-вашему?!

Счастье длилось недолго. Появилась обличитель Лида:

— Так вот где еще прятались прогульщики! В аптеке! Татьяна П., нет, это другая библиотека. Не на Дархане, а на Гоголя, как я понимаю. По дороге к кинотеатру «30 лет комсомола»? Или к рынку? Книжный магазин не вижу. Что-то с памятью моей стало… Опишите дом, где он помещался. Бабушку жалко. Тогда по Пушкинской часто бегали с такими подушками… Господи, как же я забыла! На Гоголя была библиотека, в которой проходили практику девочки из нашего класса. А я как дура поперлась на физику, так мне и надо было! Но свидетельство сохранилось. Я — физик-лаборант! Вот потеха-то!

И Танюша, моя дорогая Танюша Вавилова, спешит меня обрадовать:

— Библиотека, Танечка, на углу Гоголя и Советской? К счастью, она осталась, все так же принимает детей. Когда мои внуки учились в восемнадцатой, они тоже туда бегали. А на отрезке Гоголя между Пушкинской и Советской до сих пор растут старые дубы и всем вам машут ветвями, шлют привет. Жаль, что они не могут принять участие в нашей игре, как много бы вспомнили! И еще, не ты одна физик-лаборант только по свидетельству, я, например, телеграфист! Раз в неделю, начиная с восьмого класса, мы тоже получали специальность и сдавали экзамены на категорию. И опять же на Пушкинской! На старом почтамте. И вот вам приметы того времени: нас не только учили, но и воспитывали в трудовом коллективе. На рабочее место не пускали в капроновых чулках и без косичек. Наша руководительница так и сказала: «Чему же вы порадуетесь, когда окончите школу, если капроновые чулки до этого оденете?» Носили хлопчатобумажные, коричневые, в рубчик! К вам, младшим, свобода пришла раньше. Да и такая роскошь, как капрон, к вашему выпускному в Ташкенте уже была, а нам из Москвы и Риги привозили. (Папу из-за моих капроновых чулок в девятом классе в школу вызывали. Правда, моего родителя этим не прошибешь!) Но это только самое начало 1960-х, а чуть позже, когда вы с Лидой прогуливались по Пушкинской, прижимая к груди заветный томик Брехта, мне пришлось свернуть по улочке Хамида Алимжана в сторону зоопарка, а потом налево в старый переулочек, где в доме Шляхтина тогда располагалась медицинская библиотека. Только теперь, из XXI века, я вижу, сколько всего упустила в жизни, выбрав медицину, а не гуманитарные науки! Пока вы под сенью дерев занимались самообразованием и могли прогуливать неинтересные лекции, мы сидели в бывших кадетских залах, вытянувшись по струнке. Нас перекликали и пересчитывали на каждой лекции и на каждом практическом занятии. Даже серьезно заболев, мы должны были потом отрабатывать все пропуски. И не только писать рефераты и отвечать пристрастным дежурным преподавателям по вечерам, но и дежурить по ночам. Так что, гуляя по Пушкинской, вместо изящного томика я прижимаю к себе пакет с черепом, который на одну ночь выклянчила у молодого ассистента кафедры анатомии, чтобы зазубрить на латыни все бугорки, отверстия и ямки. И встречусь с вами только после зачета.

— Танюша, лекции я не прогуливала, ты что! У нас порядки были, как в институте благородных девиц, а декан нас держал так, мы его как огня боялись! Я в сорок третьей приобрела специальность машиниста заверточных машин на кондитерской фабрике. Физик-лаборант — это уже вторая. Третьим я получила свидетельство медсестры. Пригодилось только последнее. Я довольно бойко делаю уколы, перевязки, ставлю банки… Значит, библиотека есть. Слава богу! Большое счастье! А то, что у вас в ТашМИ была каторга, известно всем.

Зухре лучше всех: она там живет, она может хоть каждый день гулять по Пушкинской. В отличие от некоторых, которым Пушкинская только снится…

— Книжный был наискосок от консерватории, под средней девятиэтажкой. Перед перекрестком Жуковской и Пушкинской стоят три девятиэтажки: под правой был Союз архитекторов, в том доме жили архитекторы, под средней — книжный, это был бывший Узкитаб, переехавший сюда с Карла Маркса, над ним жили и живут писатели и поэты, там же жил Файнберг, а в последнем было кафе «Лаззат», а над ним жили артисты. Теперь вместо Союза архитекторов — фирма, продающая отопительные котлы и обогревательное оборудование, вместо книжного — «Фитнес энд Спа», которое разрастается во все стороны и уже захватило половину бывшего «Лаззата», а на месте «Лаззата» был ресторан «Грузия», недавно его убрали, часть его отошла «Фитнесу», а честь стала магазином «Манго». Угол перекрестка был пустой, лет 20 назад там появилось кафе-мороженое, которое разрослось, превратилось в «Дока-хлеб» и продуктовый, а потом и их ушли, и сейчас там химчистка «Идеал», куда вроде никто не ходит. Зато этот «Идеал» закрыл бетонными плитами огромный арык на Жуковской, в котором всегда летом течет и бурлит вода, там даже было водяное колесо, которое убрали люди из химчистки, на месте арыка парковка! Вот вам и про книжный…

— Какая жалость! — в один голос восклицаем мы с Таней Вавиловой.

— Ах, Зухра! Как жаль мне это колесо, оно не только украшало улицу, а было символом Востока среди череды новых зданий, не имеющих принадлежности. Открытый арык журчал прелестно и создавал впечатление кусочка загородного пейзажа. Вот я жду, когда же мы дойдем до Дархан-арыка и вспомним, где он проходил. Теперь мне трудно прочертить его путь сквозь современные постройки.

— Химчистка поставила прелестный мостик через этот арык, такой витой и красивый, но как-то ночью один ночной гонщик въехал в этот мостик и снес его, а теперь один серый бетон, — пытается утешить Гузаль.

— Лида, да, по пути к «Тридцатке», там напротив была пожарная станция, — откликается Ирина. — Я думаю, многие, кто заканчивал сорок четвертую школу, сначала учились в сто тридцать первой, она была начальная. А книжный магазин был прямо напротив консерватории, но попозже, в 1960-х. Я его не очень любила, он был чересчур пафосный, к полкам не подпускали. То ли дело на Навои, я там однажды, стоя у полки, прочитала целиком второй том Цвейга, где «Нетерпение сердца».