Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

На этот раз общее мнение гуляющих выражает Гузаль:

— Очень интересно! Спасибо. А в квартире живет вдова Александра Файнберга.

— Танечка Вавилова, что-то ты примолкла. Как тебе комментарий второго кавалера?

— Тягач не помню, на Пушкинской не жила, просто часто бывала, но технику на репетиции однажды видела. А уж сколько раз мы стояли вдоль Пушкинской в ожидании, когда проедут гости столицы, не счесть. Традиция эта продолжалась много лет, не проверяли никого, стояли толпой, и от проезжей части нас отделяла ленточка да не слишком плотно стоявшая милиция. Удивительно спокойное было время. Гости и руководители республики ехали в открытых машинах по не особенно широким в ту пору улицам. Только один раз был переполох, когда кто-то из толпы попытался бросить записку Хрущеву. Но все закончилось так же моментально, как и случилось, не все даже заметили. Человека быстро и бесшумно убрали люди в штатском, а остальные стали расходиться, так как машина проехала.

И Лида помнит гостей, да и я тоже… Мы сразу подхватываем тему:

— Ох уж эти гости! Самый запомнившийся из них — У Ну, президент (или еще кто-то) Бирмы. Мне так хотелось его увидеть — в платочке и юбочке — что я, прибежав из школы, не найдя мамы дома (ну вышла куда-то), бросила портфель и побежала встречать. Пока дождались, мама волновалась, где ребенок. Ну и попало же мне! Другой случай был трагический. Во время приезда шахиншаха Ирана (помните его красавицу-жену?) в толпу, стоявшую на Пушкинской площади, врезался самосвал, управляемый пьяным. Ну и, конечно же, встреча Шастри и Аюб-Хана. Это был единственный раз, когда я «организованно» встречала, и тоже на Пушкинской. Была слякотная погода, и стоять пришлось очень долго, поскольку они ехали по отдельности. Обратно — вместе, но Шастри — в гробу.

Было-было, тогда студентов ромгерма отправляли на встречу переводчиками. И у меня воспоминания печальные:

— Я вдруг вспомнила, как помер Хошимин, и нас с работы — я тогда на Дархан-арыке и работала — погнали скорбеть. Тоже где-то на Пушкинской в каком-то здании стоял портрет, и вокруг рыдали вьетнамцы. Как корейцы на похоронах Ким Чен Ира, только масштаб поменьше. Мы постояли и вышли, как-то неловко стало. А еще я вспомнила! Какая же я старая… Как приезжал Булганин, и нас на Пушкинской выстроили его встречать. Вот он едет, а я думаю: «Это же настоящий Булганин!» Ехали они в открытой машине. А мой муж вспоминает (правда, это не о Пушкинской), как он идет однажды и видит, что с Абдуллы Тукая сворачивает открытая машина. Без охраны. В машине Брежнев с Рашидовым. И кругом — золотая осень и так красиво. А на остановке всего человек десять. Тихо так… Не пойму, как это все вышло.

— Новый год — трудная пора для меня, — вздыхает Лида, — то праздники, то годовщины (веселые и грустные). Стою на 23-м посту. Правда, в основном, на кухне. Запеваю: «Говорят, что в лесу средь болот в лесной чаще колдунья живет». Стоп! Перед перекрестком прозевала павильон «Ремонт часов» и будочку чистильщика обуви. Кто сейчас помнит о такой услуге? Возле серого дома неоднократно был замечен Игорь Абрамович Дорфман. Наверное, ему нравилась дубовая аллея. Дом на углу Хамида Алимджана и Пушкинской построили впереди красной линии, то есть дома-аборигены оказались за ним. Через улицу одноэтажный домик, со стороны Пушкинской как бы вросший в землю. К его порогу ступеньки ведут вниз. Рядом вывеска… И все! Больше ничего не помню. Память — странная штука. «Кто в лесу повстречался со мной, тот спешил обойти стороной», — бодро затянула я и побежала мимо каких-то кустов и домов. Точно, до самого гастронома на Ассакинской, многоэтажек на тот момент не было. Гастрономчик стоял перед площадью. Маленький, типа крепостного сооружения, вроде даже потолок сводчатый или нет? Жуковская своего продмага не имела. Жители бегали то на Ассакинскую, то на Первомайскую. Угол Ассакинская — Пушкинская тупой, почти дуга. Тот самый дом с табличкой на двери «Докторъ Федоровичъ». Самого доктора в середине 1950-х в живых уже не было, но больницу, где он работал, жители города упорно называли его именем. (Говорили: «Лечился у Федоровича». ) В «Федоровича» спасли мою маму, у которой ноги отнимались. Тогда же (1954) там лечилась Мукаррам Тургунбаева. На вопросы врачей о самочувствии вместо ответа она танцевала. (По словам Зухры, сейчас больница официально называется именем доктора Федоровича.) Таня П. и все желающие, айда, я покажу вам… Дархан-арык? Сразу за Пушкинской баней был переулок, на полпути к допотопной прачечной из-под дороги вырывался поток воды. Он походил на Анхор до всевозможных реконструкций. Бежал в сторону Пушкинской площади, параллельно Пушкинской улице. Слева стояли дома, справа — полоса берега, а затем начинался склон. Может, это и был легендарный Дархан-арык? То, что протекало в районе Жуковской, утекало в огромную трубу под наш двор (Жуковская, 2). То есть в противоположную сторону. А кто бывал на Паркентском рынке? Ворота ведь тоже выходили на Пушкинскую. Простите, ошиблась. Дархан-арыком интересовалась не Татьяна П., а Татьяна В. Таня, вспомни! На правом берегу на склоне растут старые урючины. Прямо с берега можно нарвать сколько хочешь урюка! Помчались, а то новые временные эшелоны уже на пятки наступают, на бронетехнике!

Лично я в те годы больше любила урюк зеленый. Интересно, как только выдерживали наши несчастные животы? Акулина, ты как думаешь? Но Акулине не до урюка:

— Дархан-арык пересекал Пушкинскую под землей в районе нынешней полукруглой девятиэтажки (сейчас там кафе, в котором по утрам бывает плов; если что-то изменилось с 2002 года, поправьте) и уходил в сторону Пишпекской. Паркентский же базар всегда находился на Паркентской улице, что довольно далеко от Пушкинской. Вообще, на Пушкинской площади улица Пушкинская кончается. Вправо идет Паркентская, проходя под железнодорожным мостом, мимо Паркентского базара, пересекает улицу Циолковского (не знаю, как она теперь называется, идет почти до самого Рохата). На ней же находится и поликлиника, упомянутая в одном из следующих комментариев. Влево же начинается улица Буюк Ипак Йули (Луначарское шоссе). Она идет параллельно линии метро, проходя под железнодорожным мостом до самого тракторного завода. Между ними был треугольник, застроенный частными домами и со стороны Паркентской, и со стороны Луначарского. А вершиной этого треугольника была пожарка с каланчой. Танечка, это ведь ты спрашивала про Дархан?

— Да-да, спасибо, именно я, наверное он самый, но я его помню на другой стороне Пушкинской, а вдоль него одноэтажные жилые дома с садиками. Через эти садики он и тек, но куда? Теперь не проследить, его весь под землю в трубу загнали, как Чаули. А урюк это здорово, что с земли не достанем — с дерева сорвем, это я в школе паинька, а в свободное время — сорванец и уже соседские сады облазила, о чем бедные мои родители так и не узнали! Во временных же эшелонах мы путаемся постоянно и перетекаем из одного в другой. Но это пусть Таня П. разбирается.