Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

Интересно, что, по воспоминаниям Акулины, молоко в этом гастрономе продавали из какой-то мудреной системы, состоящей из прозрачных труб. Да, и еще она нас неграмотными обозвала за вонючку. Оказывается это дерево называется «айлант императорский». Красота-то какая. Но и правда, если листок потереть, запах не слишком приятный. Но я, встречая айлант, всегда тру листок между пальцами. Запах детства… И касторка не слишком приятно пахла. У нее семена как бобы.

А насчет неположенного места… Был случай, был. Иду это я на работу по Урицкого, а мне дорогу кошка черная пересекла. Чессслово! Стала я перебегать дорогу к институту на Дархане, где работала. А тут милиционер. Загреб он бедную Танечку и слупил рупь за переход улицы в неположенном месте. А рупь в то время были деньги! Страшно сказать, как издевались надо мной сослуживцы, видевшие в окно всю эту сцену. Самым доброжелательным был вопрос, не назначил ли милиционер мне свидание.

А второй бедной Танечке не до прогулок!

— Эх, счастливые! Путались в макси, перебегая Пушкинскую! А я в это время в Пахта-Арале, по щиколотку в родной пыли, из совхоза им. Абая в совхоз «Счастливый путь» тащилась на обследование туберкулезных очагов. Ни тебе автобуса, ни попутки, даже трактора на дороге не увидишь! Но если дождаться субботы и повезет попасть на единственный в сутки рейс в Ташкент, то ты снова в цивилизации. Даже давка в трамвае №3 не раздражает, чувствуешь, что не в деревне, в городе! Блаженствовать можно до понедельника, а потом снова в ссылку, на отработку.

Мне ее очень жалко, знаю я, как врачам в то время приходилось, но сейчас мы гуляем! И я правда любила мороженое, но не всякое: фруктовое за семь копеек.

— Мансуров всегда был мужчиной представительным, — вспоминаю я. — Дом, наверное, частный, не заглянешь. Гоголевский скверик такой чистенький, со скамейками под липами, как же было хорошо… Мне там будущий муж предложение сделал. То есть я ему сделала. Лида, я поняла, ты из театральной среды, еще когда на прошлом очерке так лихо меня поправляла, а не виноватая я, это мои корреспонденты так все помнят. Я им верю, а они… Говорю же, память — штука коварнейшая! Акулина, точно, неграмотные мы, неграмотные. Я до этой минуты называла айлант вонючкой. Здесь он не растет, а вот за границей — в Италии, Испании, Португалии — в огромных количествах.

И Танечка Вавилова это дерево любит:

— Так вонючкой наше поколение его назвало, разбалованы были древесным разнообразием. А деды и прадеды его на улицах и в парках сажали. Называли уважительно — айлант или айлантус. Даже открытки были с айлантусовыми аллеями. И на сайте одна такая выставлялась. Сейчас у нас на массиве считают мусорным деревом и рубят со словами: «Так это же вонючка!»

Я не на виду, но «гуляю» рядом…

И Акулина гуляет:

— Идем мы, идем, а из открытых окон консерватории доносится музыка — то кусочек арии, то звуки флейты, то рояль… Да и жилые дома тоже не молчат, хотя они пониже и пореже расположены, чем нынешние многоэтажки, но музыку любили все. Самую разную. Кому Ван Клиберн (пардон, Вэн Клайберн) играет первый концерт Чайковского, кто слушает «Мамайякеро». Кто «Люблю я макароны», а кому-то «Как хорошо быть генералом». И все считают, что «Марина, Марина, Марина — хорошее имя, друзья». А на Каблукова «на какой-то коробке» сидит Энвер и завороженно слушает джаз, звучащий из окна единственной на этой улице трехэтажки. Разные люди слушают разную музыку. Однажды, гуляя вечером в хорошем настроении, затянули с подружкой «Черного кота». До сих пор помню гневное сверкание очков какого-то дядечки в шляпе с дырочками: «Девочки, как вы можете петь такую пошлость?»

Интересно, почему пошлость? Просто веселая песенка про невезучего кота. Впрочем, таких дяденек в шляпах немало было, к счастью, мы их не слушали. Таня пишет, что мы на концерты ходили разные, полные залы собирали и «серьезные» музыканты, и эстрада. А что бы теперь сказал дядя в «шляпе с дырочками»?

Таня вспоминает, что для школьных вечеров музыку отбирали заранее, скорее всего, такие же дяди:

— Помню, в восьмом классе мы долго ждали разрешения из районо на «заокеанский джаз». Сама директор не решилась позволить.

Лично я считаю, что дядю просто хватил бы инфаркт. Правда, и я только тем и спасаюсь, что вообще никогда не слушаю вот это самое… Гм… А мы в сорок четвертой всякий стыд потеряли. Два моих одноклассника заведовали школьным радиоузлом. Что только они ни ставили! И на вечерах тоже. Это, Танечка, ваша Валентина (директор школы №43 Валентина Петровна Щевьева) все тряслась, а у нас вольница была. Ой, до сих пор вспомнить приятно. Да тогда просто много было хорошей музыки. Как же мы бегали в консерваторию… Музыка действительно рвалась из каждого окна. «Тутти-фрутти», «Голубые туфельки», «Серебряная гитара», «Маленький цветок», «Шестнадцать тонн»… Господи, вот жизнь-то была. А заметили, девочки, из кавалеров рядом никто не гуляет. Побаиваются?

— А кто сегодня в консерватории играет, Слоним или Яблонский? Не знаете? — спрашивает Акулина.

— Неее, бери рангом повыше! Лично я — на Ойстраха. Давал он там концерт, давал…

Ага, Акулина, позавидовала:

— Кучеряво живешь! Ойстрах не преподавал в нашей консерватории, а перечисленные мной — профессора консерватории!

— Да знаю я, знаю, просто одно время вообще из консы не вылезала. Каждый день после работы бегала. Сколько же я там всего переслушала! А Наум Штаркман! А Гарри Гродберг! А выступления дипломников консерватории… Эх, столько музыки я потом никогда не впитывала…

Комментарии идут таким потоком, что даже Таня Вавилова испугалась:

— Ну, Танечка, работы много тебе будет. Я и прочитать-то все комментарии не успеваю вовремя и запаздываю с реакцией. Вот ты вспомнила музыку тех лет. Мне кажется, что дольше всех мелодий держался «Маленький цветок», во всяком случае, на вечерах в сорок третьей и в институте. У нас институт был девчачий, поэтому ходили в политех и в транспортный. В политех на Ульяновскую, вот где почти все осталось, как было. И дома, и школа, и политех, из которого и теперь студентики выходят, и даже два дуба толстенных. Почему-то дубам повезло больше, они сохранились во многих местах. Но была еще другая музыка, оставшаяся чудесным воспоминанием на всю жизнь, — духовые оркестры в парках. Вот уж традиция, не прерывавшаяся почти сотню лет. Нет ни одних заметок о Ташкенте XIX и начала ХХ века, где бы ни упоминали военный оркестр в городском саду. Он звучал и в мамином, и в моем детстве и олицетворял собою праздник. В отсутствие телевизоров и компов теплыми летними вечерами целые семьи выходили на улицы нарядно одетые и степенно двигались к паркам. По Пушкинской шли чаще в самый ближний из больших, в Тельмана. По дороге здоровались с встречными, город был небольшим, знакомых много. Мужчины обязательно снимали шляпы, а дамы слегка наклоняли головы. Только непоседливые дети прыгали и громко звали друг друга по имени, издалека завидев знакомых и нарушая правила хорошего тона. Есть на ходу мороженое мне строго запрещалось, приходилось терпеть до парка. Только там, за столиками, из металлической вазочки на длинной ножке разрешалось вкусить сливочное блаженство. Влажный песок на дорожках, капельки воды на цветочных лепестках, воздух, напоенный ароматом, и звуки оркестра, которые доносились из ракушки, — вот оно, безоблачное детство 1950-х годов!