Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Булгарин обращался к сюжетам, связанным с инициативами петербургской аристократии в сфере музыкальной культуры. 16 февраля 1828 г. «Северная пчела» напечатала статью о концерте Общества любителей музыки [386], состоявшемся 12 февраля в зале особняка Д. Л. Нарышкина, в котором участвовали музыканты-любители – представители титулованных фамилий, исполнявшие произведения Й. Гайдна, Моцарта, Л. Бетховена, Россини [387]. «Северная пчела» дала весьма высокую оценку исполнительскому мастерству участников концерта.

Через несколько дней появилась статья Булгарина о концерте членов Музыкальной академии [388], прошедшем 18 февраля 1828 г. в зале А. Г. Кушелева-Безбородко на Почтамтской улице, где критик пропел восторженные дифирамбы музыкантам-любителям, исполнявшим сочинения Моцарта, К. В. Глюка, Л. Шпора. В заключительной части статьи он выступил с предложением объединить названные любительские общества, мотивируя это тем, что в перспективе каждому из них, располагавшему небольшим составом исполнителей, трудно будет обеспечивать концерты солистами-виртуозами, да и публикой тоже. Кроме того, музыкантам-аристократам и как учредителям разных обществ, и как участникам концертов, по утверждению Булгарина, придется много трудится, а любительское музицирование должно быть для знати не тяжелым «трудом», а «забавою» [389]. Критик проявил заботу о дальнейшем улучшении концертной деятельности музыкальных обществ аристократии, выступив с достаточно трезвым предложением об их слиянии (к началу 1830-х гг. они действительно объединились) [390].

С 1830-х г. в текстах Булгарина просматривается тактика дистанцирования от интеллектуальной культуры салона, от пристрастий его представителей к «ученой» музыке. В статье «Россини и музыкальный мир» он декларирует собственную позицию, выделяя в среде почитателей музыкального искусства «знатоков» (или «ученых знатоков») и «любителей». «Ученые знатоки», поклонявшиеся немецкому искусству, Баху, Гайдну, Моцарту, Бетховену, Веберу, Мейерберу и другим «великим музыкальным гениям», – это знать, посещавшая аристократические салоны Мих. Ю. Виельгорского, Одоевского и др. «Любители музыки» – это «светские люди», приверженцы «итальянской или россиниевской музыки», ищущие в ней «забавы, развлечения, приятных ощущений», стремящиеся «настроить душу музыкою к сладостным впечатлениям и изгнать из души музыкою же грусть и скуку», понимающие музыку «сердцем, а не головою». В немецкой музыке, по мнению Булгарина, много «духовного», «спиритуального», «меланхолического», много «учености, верности, аккуратности, бездна гармонии и мало мелодии, а еще менее чувственности (sensualite)». В итальянской музыке мало «духовного» и «меланхолического», «мало учености, мало гармонии, но бездна мелодии , много чувственности и много веселости» [391]. Здесь же Булгарин не преминул бросить камень в сторону «ученых знатоков», с вызовом утверждая, что «мир наполнен любителями музыки, а знатоками позволено называться тем только, которые дают у себя квартеты, кормят музыкантов и слушателей или, не будучи музыкантами по званию , ex proffessio, играют, поют и даже сочиняют» [392]. Торжественно отказавшись «от всех притязаний на звание знатока», но «склоняя чело в прах пред великими и учеными композиторами Германии», признавая их гений и отдавая «полную справедливость их произведениям», Булгарин причислил себя к «любителям музыки», «светским людям», среди которых и аристократия, и городская публика, и рядовые музыканты-профессионалы. На эту аудиторию в дальнейшей музыкально-журналистской практике он ориентировался, и мнение массовой аудитории, публики во многом являлось для него критерием оценки произведений и исполнения.

Объявив публично о своей позиции «любителя» и «россиниста», Булгарин периодически нападал на своих противников – «моцартистов» и «знатоков» – в характерной для него манере: сначала превозносил объект своего внимания в самых возвышенных тонах, а затем тут же с некоторой издевкой сводил «на нет» все похвалы и действительно «ломал камедь». Так, откликнувшись на премьерный спектакль «Дон Жуан» Моцарта в Большом театре 13 декабря 1843 г. с участием ведущего состава Итальянской оперной труппы [393], он воспел «прелесть оперы», отметив мотивную разработку музыкального материала, «единство композиции» и «постепенное развитие идей в безподобных мотивах и сообразность музыки с действием». Сказал он и о том, что при «всей страстной» любви к Россини он «душевно» наслаждался музыкой оперы и «сто раз» готов был ее слушать «с равным удовольствием». Но с присущим ему артистизмом «исполнив» панегирическую песнь Моцарту, все-таки не удержался от сравнения «Дон Жуана» с музыкой Россини в пользу последней. Подчеркнув насыщенность россиниевских опер бравурными «ариями, дуэтами, терцетами, квартетами и квинтетами», их инструментальный характер, потребовавший от певцов такого искусства, «как прежде требовали от скрипки, виолончели, флейты или кларнета», «громогласную оркестровку» и «шумный аккомпанемент», Булгарин констатировал: вся предыдущая, дороссиниевская музыка ему и публике «поневоле кажется сухою, бледною, тощею», наводящей «если не скуку, то нетерпение». Не стал исключением и «Дон Жуан»: опера написана слишком давно и потому «произвесть у нас того общаго эффекта, какого ожидали любители», – не смогла. Кроме того, он пожалел «вместе с публикою», что для Виардо, Рубини и Тамбурини в «Дон Жуане» слишком «мало арий и таких мест», где они могли бы проявить свой талант. Нашел критик в опере только «три выпуклых места», пользовавшихся популярностью у публики и приятных его собственному слуху: дуэт Церлины и Дон Жуана, «соло» Дона Оттавио «Dalla sua pace» и «бравурную арию» Дон Жуана из первого действия. Больше, по его мнению, делать в опере примадонне и премьерам было нечего. А великолепных ансамблей и иных сольных партий в «Дон Жуане» он не обнаружил, о чем читателям с гордостью сообщил [394].

Характерный для Булгарина стиль хвалить и одновременно уничтожать похвалы проявился в данной статье в полной мере: музыка «Дон Жуана» превосходна, но эффекта в публике и в душе критика не произвела. Моцарт, конечно же, прославленный композитор, его оперы ставились и в Париже, и на «германских театрах», и у нас «русскою труппою», но с приходом Россини он сохранил свою славу исключительно «ораториями, симфониями и квартетами», а его гений «оценяют» только «ученые знатоки», питающие к «нему непоколебимое уважение, как к первому гармонисту новых времен», и получающие «истинное наслаждение в его операх» [395]. Но в рецензии на тот же спектакль, возобновленный в 1845 г., Булгарин опять пел хвалу Моцарту и «безподобной опере», разыгранной итальянцами «в совершенстве» [396].