Ольга Суркова - Тарковский и я. Дневник пионерки

«Да, ты с ума сошла! — сказала Лариса. — Я так соскучилась по твоим детям. Да, я счастлива буду с ними посидеть. Конечно, съездите в Рим и не раз. А поселю я вас в монастыре. Это недорого. К тому же будут кормить, а дороги от монастыря до нас — красивой, в горах, между оливами — ну, километра два»…

Как здорово! Я снова была счастлива! Только Бертончи-ни вела себя несколько странно. Все время обещала меня внести в договор по просьбе Андрея, но не вносила. Я даже попросила Мартина, работавшего с Андреем в Роттердаме и прекрасно владевшего немецким, поговорить с ней на ее родном языке. Она очень удивилась, ответив ему: «Я не понимаю, о чем Оля все время волнуется? Мы что же не соображаем, кто реально пишет книгу и от кого мы получаем материал? Пусть успокоится да поторопится».

Я была вынуждена успокоиться снова, тем более, что Натан Федоровский, как мне теперь уже точно сообщила Лариса, пламенный возлюбленный Бертончини, тоже несколько раз звонил мне с заверениями, как ждут меня вместе с Тарковским на кинофестивале в Берлине репрезентировать книгу: «Оля, учтите, что вы уже внесены в компьютер как желанный гость». Как было мило с его стороны, и грядущее торжественное путешествие с Тарковским на Берлинале приятно освещало будущее…

Интересно, что мы, вылетая из Амстердама, и Тарковские, вылетая из Лондона, прибыли в Рим почти одновременно, чтобы общей ватагой направиться из аэропорта в Сан-Григорио. Но, не успев встретиться, я почувствовала, что Андрей не очень приветлив и как будто бы чем-то недоволен. Интересно, что даже на моих крошек, одного из которых он вовсе не видел раньше, он почти не реагировал

Я спросила, как водится, Ларису — а что это, собственно с ним? Получив от нее довольно обескураживающий ответ: «Андрей действительно недоволен, так как он полагал, что Дима догадается привезти сюда его портрет, который, как вы знаете, ему очень нравится». Я прямо-таки взвыла. Они что? Совсем сошли с ума? И когда это портреты художников принадлежали изображенному на них оригиналу? Правда, помнится, что, обсуждая конструкцию будущей каминной комнаты их будущего особняка в Сан-Григорио, мы прикидывали, на какой стене будет висеть Димина работа. Но… Это были как бы мечты… Да, и особняка пока не было также, как не было стен, годных для того, чтобы вешать на них картины… И, как бы о само собою разумеющемся «подарке» речь тоже не шла…

«Лар, да вы что? — лишь пробормотала я с удивлением. — Да, как вообще-то мы могли привезти эту работу размером 3 на 2 метра? Да еще с двумя детьми летели? Нам даже в голову не пришло»…

«Ну, что я могу тебе сказать? Ты спрашиваешь, чем недоволен Андрей? Я тебе объяснила».

Вот тебе и первая «ласточка»!

Высадив Андрея около их квартиры, мы с Ларисой поехали дальше в монастырь, о котором пока не имели никакого понятия. Когда же мы туда приехали, то трудно преувеличить охвативший нас восторг, вовсе сгладивший неприятное впечатление от первой встречи с напряженным и неприязненным Андреем.

В Ларисе тут же и, как обычно, взыграло ретивое. Надо сознаться, что последнее время все чаще случалось, что Андрей, как будто давил своим присутствием, а потому мы все вздохнули с некоторым облегчением. Так что, пока мы добирались в наше монастырское убежище, Лариса рассказывала нам, какое потрясающее вино делается там монахами.

Был уже достаточно поздний вечер, встретил нас в этом монастыре внешне вполне светский человек, милый, прелестный и доброжелательный, который оказался настоятелем и которого Лариса называла «падре Эларио». Нам показали две огромные смежные комнаты с чисто выбеленными стенами, которые предназначались нашему семейству. Детей уложили спать, а мы тут же загуляли с «падре», который явно поддался чарующему шарму «сеньоры руссо»… Ощущение, что мы попали в рай, становилось все более захватывающим…

На следующее утро, оглядевшись при солнечном свете окрест, мы и вовсе возрадовались предстоящей жизни. Монастырь стоял в горах, окруженный цветами, виноградниками и прочими огородами и садами. И вообще там как-то легко дышалось. Справа от входа в дом, чуть в стороне была площадка, с которой открывался чарующий вид на горы. Там же стоял стол, сидя за которым вечерами, можно было видеть в дальнем далеке мерцающие огоньки то ли Рима, то ли Тиволи…

Кроме падре в монастыре обитали только еще двое монахов, постоянно трудившихся, то возделывая сад, то готовя в огромной кухне замечательные итальянские блюда. Три раза в день монастырское пространство оглашалось многообещающим призывом: «Ольга! Димитрий! Мацджаре! Манджа-ре!», то есть, приглашение к столу.

Кроме нас, случайных заезжих мирян, в монастыре гостил еще один монах, не расстававшийся с четками и молитвенником. Падре и он любили занимать нас и детей длинными и очень выразительными рассказами на итальянском языке, полными изумительных интонирований и жестикуляции, только усилившихся нашим беспомощным «но пья-чо!», то есть «не понимаем». Но это им совершенно не мешало, и постепенно каким-то образом мы не только научились понимать их бесконечные истории, но даже каким-то образом рассказывать и свои собственные…

Одного из монахов — с простым выразительным крестьянским лицом и сильно искалеченной рукой, которой он умудрялся мешать толстой палкой варево на кухне — мой муж очень хотел изобразить в живописном портрете. Но он категорически отказался позировать не только для портрета, но даже для фотографии, полагая себя слишком малым и никчемным для такого внимания…

Все это было дивно. Хотя…

Как известно, рай на земле обманчив, и не следует доверяться его видимости. Никогда не забуду, как я решила взглянуть на детей, мирно спящих в дальней комнате, и увидела на белой стене рядом с кроватью старшего сына странное крупное насекомое, показавшееся мне угрожающим. Я замерла, крикнув мужу, чтобы он бежал к монахам…

«Это скорпион», — достаточно меланхолично констатировал наш скромный монах, снял ремень, подпоясывающий его темную рясу, и мгновенным точным ударом жахнул по этому чудовищу… А затем объяснил, что эти «райские» создания любят сидеть около электрических выключателей, и посоветовал нам на будущее быть внимательнее, включая свет. Я была в ужасе! Но меня заверили, что в это время укус не опасен для жизни… Потом я иногда видела, как тот же монах, придирчиво оглядывая стены, производил ту же операцию по изничтожению этих опасных созданий Божьих… Но и это как-то стало привычным… Живут же они здесь…

Впрочем моему семейству предстоял отдых, а мне еще и работа рядом с Тарковским. Так я думала. Но… Встречи с ним носили к моему немалому удивлению вполне спорадический характер. Зато Ларису мы видели достаточно регулярно. Ее радостные и приятные для нас посещения я назвала: «итальянский полдень». Потому что всегда вместе с ней, с Димой и падре мы усаживались в беседке, нависшей над горами, скрываясь от горячего летнего солнца, закусывая виноградом и персиками дурманящее домашнее вино… Иногда добавлялись виски… И, щурясь на все пронизывающее солнце, Лариса снова мечтательно повторяла: «Солнце — мой Бог!» Загорала она ровно, красиво, и загар ей очень шел.