Ольга Суркова - Тарковский и я. Дневник пионерки

Вечером я снова попросила Диму составить компанию Бертончини, хотя он и пытался сопротивляться. Я была неумолима: «Как тебе не совестно?! Ведь она предлагает ТЕБЕ увидеть Рим, а не мне! Я его видела тысячу раз. А тебе трудно посидеть с ней в этой глуши? Ну, что же делать, если Андрей не удостаивает ее внимания?..»

Ситуация повторилась, но в новой вариации. Часа в два ночи безмятежный сон вдруг покинул меня, и я обнаружила, что Димы все еще нет дома. Вдруг мне все это резко не понравилось, и какое-то неясное подозрение отчетливо шевельнулось в моей голове, еще не оторвавшейся от подушки.

Накинув халат, я быстро спустилась вниз по лестнице, но, выбежав на улицу и туг же взглянув на беседку, я не заметила к счастью ничего предосудительного. Две фигуры сидели все за тем же столом, заставленным стаканами… Тем не менее у меня были все основания для раздражения: «Извини Кристиана, но Диме нужно спать. Он не может сидеть каждый день до пяти утра. Потом — ты же видела — он не в состоянии встать рано, а я должна работать и заниматься детьми»… Кристиана попыталась мне вяло возражать, но это уже не имело смысла, и Дима, понятно, без разговоров пошел домой, ворча по дороге: «Я же тебе говорил, что мне будет трудно уйти… И вообще неохота… Но ты же требовала, как всегда…» Да. Именно мне принадлежала эта замечательная идея и возразить было нечего…

На следующий день Андрей выразил наконец желание встретиться с Бертончини. И со мной соответственно тоже, так как я все же занималась этой книгой. Разговор наш начался с того, что Андрей сказал Бертончини: «еще раз прошу — разберитесь там с этим договором с Ольгой». «Конечно, Андрей, — смиренно отвечала Бертончини. — Все будет в порядке. Нет никаких проблем». А я еще раз убедилась в своей излишней назойливости. А далее Андрей высказал Бертончини свои соображения по поводу оформления книги, которые она пыталась записывать за ним. Через несколько минут он сказал: «Кристиана, почему это ты делаешь? Пусть записывает Ольга. Она все знает и привыкла работать со мной. Мне легче ей объяснять. Кроме того, она, очевидно* поедет в Берлин отбирать кадры и фотографии… У меня для этого не будет времени»…

«Оля, мы тогда договоримся с тобой, когда нужно будет приехать», — сказала мне Кристиана, передавая свой блокнот, где я продолжила записи…

После этого свидания мы могли бы наконец-то уехать с Кристианой в Рим. Но отъезд сильно осложнился, так как выяснилось, что Лариса Павловна, оказывается, тоже отпросилась у Андрея на несколько дней отдохнуть с Бертончини в ее доме в Тоскане, то есть выезжает вместе с нами…

Это было для меня не слишком радостное событие во-первых потому, что машина оказывалась набитой битком, а во-вторых нам было дорого время, тогда как Лариса тут же отложила выезд на вечер, который тянулся до бесконечности. Было ясно, что мы с Димой, связанные детьми, уже не погуляем по вечернему Риму. Не говоря о том, что мы ехали в нежилую квартиру, то есть нужно было еще где-то поужинать.

Забросив вещи в эту квартиру уже поздней ночью, мы все потащились в ближайшую забегаловку, но тут зазвучал Ларисин голосок: «Кристианушка, ну, мы, конечно, с тобой здесь есть не будем. Пойдем в какой-нибудь ресторан»…

Я внутренне чертыхнулась — это после всех обещаний «с радостью» посидеть с нашими детьми, чтобы отпустить нас в Рим, который она знает наизусть. Получив ключи от квартиры, мы попрощались с нашими дамами у подъезда и поплелись наверх укладываться спать…

Но не успели мы переступить порог дома, как услышали звонок в дверь. Это была снова госпожа Бертончини. «Дима, — обратилась она к моему мужу, — Лариса просила передать, что она просит тебя сопровождать нас ночью по Риму».

«Что-о-о?» — завопила я тогда.

«Нет-нет. Я ничего не знаю, — залепетала Кристиана, — это Лариса просила». Она делала точно такое же ударение на имени Лариса, какое Лариса делала, ссылаясь на имя Андрея. Но в тот момент мне почему-то не было смешно и я решила поставить точку: «Мало того, что из-за нее мы потеряли день, она желает теперь заполучить еще моего мужа на ночную гулянку, после которой он будет не в силах оторвать голову от подушки… То есть завтра нам будет уже не до Рима. Она что, совсем с ума сошла?»

«Но Лариса просит, потому что по ночному Риму женщинам без мужчины ходить не принято», — неуверенно продолжала Бертончини, вопросительно поглядывая на Диму. «Ну, что я могу сделать? — замямлил он. — Ольга не разрешает»… Я была вне себя и набросилась на него: «„Ольга не разрешает?“ Это что за ответ? Ольга тебе не разрешает»…

Не успели мы опомниться, как в квартиру влетела разъяренная Лариса Павловна, за которой едва поспевала Бертончини, влетела такой, какой она мне запомнилась на Звездном бульваре с воплями «варенье забирать?» Только на этот раз ее «колбасило» по поводу такси, которое она требовала немедленно к подъезду. Вызов этого такси сопровождался базарными воплями мадам Тарковской, рассчитанными на наш слух.

Затем они урулили в ночной Рим без мужчины, а мы ненадолго погрузились в сон, который был прерван поздним возвращением наших дам домой. Дверь в нашу комнату была закрыта, но Лариса сделала все, чтобы мы проснулись, безудержно хохоча и громко что-то рассказывая.

Тут я поняла одно — для меня это разрыв навек. Я просто не могла ее видеть.

Утром мы быстро собрались. Вышли на улицу вместе с Бертончини, которая сделала для меня копии страниц своей записной книжки с замечаниями Тарковского, записанные мной, и мы своим семейством отправились смотреть Рим весьма бегло.

Вернувшись в Сан-Григорио, я затаилась с семьей и работой в нашем милом монастыре. Но ненадолго. Через день прибежал сильно взволнованный Андрей.

— Дима, Ольга, — обратился он к нам. — Я ничего не понимаю. Куда девалась Лариса?

— Как куда? — удивились мы. — Ведь она поехала в Тоскану к Бертончини…

— Но она должна была уже вернуться или, по крайней мере, позвонить… Она не приехала и не позвонила… С ней что-то случилось… Что делать?

— Андрей, не волнуйтесь, пожалуйста, — постаралась я его успокоить. — Ну, может быть, почувствовала себя неважно. Может быть, там нет телефона…

Я знала уже наперед весь нехитрый набор тех «чрезвычайных обстоятельств», которые ему будут изложены… Но тем не менее мои объяснения не успокоили его до тех пор, пока, наконец, Лариса ни позвонила ему сама, сообщив, что задерживается… так как «плохо себя чувствует». Только тогда Андрей отчасти успокоился и стал появляться в монастыре почти каждый день. А меня прямо-таки оглоушили слова, которые, подвыпив, он неожиданно доверительно произнес Диме:

— Ты знаешь, я никогда не видел таких красивых ног, какие были у Ларочки, когда мы с ней познакомились, — сказал он, подмигнув Диме по-мужски заговорчески. — Поверь мне… Ведь я кое-что в этом понимаю… Но таких ног, как у Лары, я не видел никогда в своей жизни…