Ольга Суркова - Тарковский и я. Дневник пионерки

Далее жизнь наша пошла каким-то райским образом. Без преувеличения. С утра мы завтракали, марафетились, загружались в машину и отбывали в новые местечки, которые Гаитано как местный житель, знал наизусть. В отличие от героя «Ностальгии» Горчакова мы безмерно наслаждались окружающими нас красотами, останавливаясь на ланч или на ужин в деревенских кабаках, где, как правило, все знали Гаитано, а Гаитано знал всех. За все платил он, и заметно было, что для него это наезженные маршруты. Это была снова неожиданная Лариса, которую, казалось бы, я знала наизусть…

Переступая порог очередного кабака, Лариса бежала к бару, как правило с тем же вполне риторическим вопросом, обращенным ко мне: «Олька, грапонем?!» (от «грапы», итальянской водки). А затем, усаживаясь за столик, Лариса непременно снова сообщала Гаитано и его новым для нас итальянским знакомым, что ее муж Тарковский — «Гранде Ар-тисто!!!» На это заявление простые милые итальянцы восторженно и согласно кивали головами. Тем более, что в этой белокурой «сеньоре руссо», в ее подчеркнуто-сценических движениях и театрально-приподнятом тембре голоса было, и как я уже говорила, что-то от голливудской дивы из «Сладкой жизни»…

Она снова была без Андрея, на свободе, и ее театр для «бедных» соответственно развивался по собственным законам, более им не стесняемый и не регламентируемый. Так что следом за «Гранде Артисто» мой муж неизменно оказывался «Гранде Питоре». А когда, не выдерживая, я уточнила, что мой муж «питоре», но не «гранде», то Лариса воспользовалась своим обычным аргументом: «Может быть, для тебя, а вот мой муж — ГРАНДЕ артисто считает ее мужа именно ГРАНДЕ питоре».

Ну, что можно было на это сказать, как «да не хай себе будет гранде питоре»? Жалко что ли?

Далее я почему-то превратилась в дочь московского министра, но и тут мои слабые возражения снова не принимались в расчет: «Олька, какая ты странная! Ты не представляешь себе, что для них означает „дочь министра“, а другого они не поймут!» Логика была неотразимой, а мне в этой ситуации оставалась роль безмолвствующего народа. Но все-таки один прокол я совершила.

После многочисленных поездок к Тарковским и жизни в монастыре я тоже стала многое понимать в бытовом итальянском и даже что-то произносить в ответ. В частности, болтая в очередном кабаке, я сказала Гаитано в каком-то контексте, что у меня есть голландский паспорт. Он никогда его не видел, и я тут же вытащила этот ценный документ из сумки, протянув ему посмотреть. В то же мгновение Лариса сильно двинула меня под столом ногой. Ничего не понимая, я подняла на нее вопросительный взор, на который последовал раздраженный ответ на чисто русском языке: «Ты что, нарочно? Не понимаешь, что он хочет посмотреть твой возраст? Я же тебя просила…»

Мама мия, я действительно не подумала об этом.

Продолжая наши «италианские» пиры по скользящему графику и ко всеобщему удовольствию, мы добрались до какой-то следующей деревушки. Там у Гаитано тоже был знакомый друг, естественно присоединившийся к нашему веселью и предложивший перебраться в его домик на собственное вино и какие-то грибы (по-ихнему, помнится «фунги»)…Мо-жет быть, уже закрывался кабак, так как время было позднее… А жена его была где-то в отъезде.

Нельзя было даже попытаться остановить Ларису на этом пути.

Помню, как мы шли за хозяином дома слегка заплетающимися ногами в сумерках по деревенской улице куда-то чуть в сторону, в гору, а Гаитано должен был подогнать туда машину. Помню, что Лариса громко вещала о своем «Грандо Артисте», величии его проблем и грандиозности решаемых задач…

Все было, как обычно. Но теперь мы попали в скромное итальянское жилище, которое нам было тут же представлено на обозрение. Довольно тесная столовая — мне кажется с камином — и через дверь маленькая спальня с широкой супружеской кроватью. Мы уселись за стол. Хозяин поставил на него огромную пузатую бутылку. Мы выпили по очередному стаканчику, и речь снова пошла об обещанных «фунги», которые Лариса жаждала немедленно приготовить по-нашему, то есть по-русски. Возбужденная этой идеей, которую она громко излагала мужикам по-итальянски, она поднялась, как-то витая, точно фея, вокруг стола, и очень выразительно произнеся в следующий раз слово «ФУНГИ!», совершенно неожиданно исчезла за дверным проемом в спальне.

В молчании, подождав ее несколько минут, мы рванули к той же двери и… кто с удивлением, а кто (то есть я) и с ужасом обнаружили ее спящей мертвым сном на супружеской кровати хозяина дома. Честно говоря, чего-чего, но такого развития событий даже я никак не предвидела. Все происшедшее сразу нарисовалось в каких-то новых контурах. «Бе-е-ела синьора Руссо» в полной отключке находится глубокой ночью в кровати какого-то итальянского мужика, мне совершенно неизвестного в какой-то тьму-таракане… А я… бело-снежка… оставлена ею один на один с двумя какими-то как бы не гномиками… И вообще как-то в целом, что-то не то и… мало приятно…

Но… должна сказать… что «гномики» эти проявили по отношению ко мне верх порядочности… Мы попытались сначала продолжать разговор, но ночь уже близилась к утру, и последние силы отказывали… Тогда Гаитано предложил мне прилечь рядом с Ларисой, что я сделала очень осторожно, пристроившись одетой на самом краешке.

Едва я закрыла глаза в надежде поспать, как Ларису вновь подняла какая-то неведомая сила. Едва взглянув на меня, она вскочила как ни в чем ни бывало, мгновенно вылетев снова в столовую буквально с тем же словом «ФУНГИ», с которым она так неожиданно нас покинула…

А я немедленно вскочила следом за ней в надежде попасть, наконец, домой… Но, не разобравшись толком в их итальянском разговоре, я вдруг оказалась свидетелем, как Гаитано влепил яростную пощечину жене «гранде Артисто», отчетливо выговорив только два слова: «путана» и «стронце»… Я замерла.

Мне, правда, приходилось видеть Ларису пару раз со следами мордобоя после бурных застолий с законным супругом, но такое…

Лариса пришла в ярость, закричав Гаитано, что какой-то жалкий «кантодино» посмел поднять руку на «Гранде Синьору». Но было, честно говоря, не до шуток. Я совершенно не поняла, какими собственно правами руководствовался милый Гаитано, произведя столь неожиданное действие. Мне показалось, что хозяин дома был удивлен не меньше меня. А еще более, чем мне, пришлось ему удивиться, когда Лариса потребовала от него немедленно вызвать ей такси, поскольку с таким ничтожеством, как Гаитано, она не может ехать в одной машине… ТАКСИ — требовала она! Но: «Карету мне! Карету!» — можно было легче представить себе в этой глуши, чем такси.

А я, оглядевшись окрест в пылу битвы за новые пути сообщения, сообразила, что Гаитано уже нет с нами, сообщив Ларисе с ужасом, что он куда-то исчез. На что она совершенно неожиданно спокойным и холодным голосом мне отвечала: «Да, прям исчез… Сидит на улице в машине»…