Иэн Бостридж - «Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Другой способ описания Малого Ледникового периода возможен в терминах климата. Мы, по всей видимости, можем утверждать, что с 1350 до 1850 года в Европе было холоднее, чем в предшествующие столетия и чем полтора столетия спустя.

Вот очень неточный график, на котором для сравнения приведены десять разных реконструкций изменения средней температуры за последние две тысячи лет.

«Зимний путь» был сочинен, когда в Европе зимы сильнее воздействовали на воображение, чем в наши дни, но при этом еще и в культурном контексте, завороженном дикой мощью и символикой льда.

Песня «У ручья», или «У реки», начинается с холодной безучастности, звучащей в фортепьянной партии, с отстраненного, безэмоционального движения мелодии, вызывающего одновременно мысли о замерзшей реке и о скованной морозом душе. Темп обозначен как langsam , «медленный», первоначальным обозначением было mässig , «сдержанный». Наибольшего внимания заслуживает то, что восьмые доли рубленого ритма, стаккато, басовая нота, на которую откликается трехзвучие, сыгранное левой рукой, выглядят обособленными и лишенными живых контуров. В спокойном взгляде скитальца на замерзшую реку есть что-то от забавы, музыка на современный слух звучит почти во вкусе кабаре. Абсурдное и комическое никогда не отбрасываются полностью в «Зимнем пути».

Отрешенность сохраняется на протяжении двух первых строф, где музыка повторяется в минорном ключе, однако не окрашивается меланхолией. Небольшое изменение происходит на словах «Не попрощалась ты»: это изящный прощальный жест, слегка поднимающаяся в партии вокалиста волна, противоречащая смыслу слов, которые поются. Вокальные фразы, передающие тишину и неподвижность замерзшей реки ( Wie still bist du geworden , «Как тиха ты стала», и Liegst kalt und unbeweglich , «Лежишь холодной, неподвижной»), сопровождения пометкой sehr leise , «очень мягко». С моей точки зрения, тут требуется обращение к внутренней жизни и гладкость, pianissimo , контрастирующие с резкостью первых фраз двух строф, Der du so lustig rauschtest , «Ты, что так радостно шумела», и Mit harter, starrer Rinde , «Твёрдой, жёсткой коркой». Обращение к внутренней жизни, но по-прежнему отрешенность, отстраненность. Следующие две строфы, со сменой ключа на мажор, создают ощущение почти уюта, музыкальной теплоты, опять противоречащей смыслу слов, которые рисуют образ ледяной могильной плиты. Слова, бесплодно написанные на воде, – расхожая поэтическая метафора. В английском контексте самый известный пример – эпитафия Китса: «Здесь лежит тот, чьё имя было написано на воде». Гете использует тот же образ в стихотворении «К реке». Его следует процитировать целиком, потому что весьма вероятно, что Мюллер читал его, и, несомненно, его знал Шуберт, поскольку он переложил его в песню в 1822 году:

Слова, написанные на льду, – амбивалентный образ: они подобны словам на воде, но не уплывают, забвение, неизбежная потеря оказываются отложенными, они как бы заморожены. Заморозить чувство означает одновременно сохранить его и лишить силы воздействия. Скиталец выцарапывает на льду не слова песни и не любовное стихотворение, а лаконичную запись о случившемся с ним, имя возлюбленной, которого мы так и не узнаем, дату первого приветствия, дату расставания и огибающий их разорванный круг. Опять-таки музыка противостоит словам, поскольку извивистая, непрерывная вокальная партия говорит о разбитом кольце.

Последняя строфа повторяется дважды и вносит непредвиденный сильный прилив чувства в доселе отстранённый с эмоциональной точки зрения пейзаж. Подо всем этим льдом все ещё вздымается волна переживания. Музыка даёт ответ, поднимаясь в страстной градации. Последняя фраза достигает верхнего ля, и в этом случае (в отличие от «Потока» или следующего дальше в цикле «Отдыха») Шуберт в рукописи не меняет тональность, чтобы приспособить песню для исполнения певцом с ограниченными вокальными данными. Ему нужна эта тональность, и он воплощает замысел, подразумевающий восхождение к верхней ноте, хотя альтернативно он создаёт, как подачку публикатору, очевидно неадекватную вокальную фразу, так называемую ossia , которую ни один певец и не подумает исполнять.

Песня заканчивается с такой же небрежностью, как началась, ниспадая в pianissimo с разбитыми октавами, которые подхватываются в следующей песне, и завершаясь аккордом, занимающим более двух тактов. Это потрясающий пример того, как нечто банальное может звучать необыкновенно в контексте, созданном для него у Шуберта: промежуток прозрачной, изумляющей статики после всех рассогласованных чёрных нот на предыдущих страницах цикла.