Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Два года спустя капитан умер и был похоронен на православном кладбище в Беловеже. Его жену и детей в 1915 году эвакуировали в Россию. Там мальчик пережил Гражданскую войну и революцию, успел заразиться революционным энтузиазмом, вступить в комсомол, потом отрезветь, в результате чего большевики посадили его в тюрьму. Ему удалось сбежать по дороге на Соловки и в 1924 году пробраться в Польшу через «зеленую границу». Он поселился в Варшаве, вспомнил польский язык, молниеносно выучился стенографии, основал стенографическую контору «Эсперто», состоявшую из него одного, и зарабатывал на жизнь, документируя для «Курьера варшавского» научные конференции, политические встречи, торжества и даже заседания сейма. Потом заказы кончились. Предложение пани Цецилии сотрудничать с Корчаком было для него настоящим даром небес. Он отыскал Доктора на Крохмальной.

Здесь у нас школьный магазин, но сейчас Пандоктор принимает пари, – объяснила мне старшая девочка, вероятно, дежурная, ведя меня через столовую к перегороженной столиком боковой двери, за которой, как за прилавком, стоял кто-то в серо-зеленом фартуке из харцерского тика. На столике лежала большая солидная книга и стояла картонная коробочка с конфетами.

– О чем пари?

У доктора в недокторском халате был теплый голос, глубокий и немного приглушенный, будто от задумчивости.

Мальчик лет десяти отвечал не раздумывая, видно, пришел с этой мыслью.

– А что буду драться раз в месяц.

– Не думаю, что могу принять такое пари. Это было бы нечестно с моей стороны.

– Почему нечестно?

– Ясно, что ты проиграешь. Ты дерешься каждый день, так как же ты можешь сразу перестать? Даже от морфия отвыкают постепенно, малыми дозами. Знаешь, что такое морфий? Что такое дозировка?

– Нет, но я если что решил… Вы меня знаете!

Торговались, торговались, сошлись на одной драке в неделю, только одной, пусть в книге будет черным по белому записано. <���…>

Я стоял сбоку, у самой двери, так что он меня не видел, <���…> я вышел и приблизился к нему. <���…> Записывая что-то в книге, он машинально спросил:

– А ты о чем держишь пари?

Я промямлил:

– Я бы хотел стать вашим секретарем.

Он поднял голову, поправил очки в никелевой оправе, из-за стекол блеснули улыбкой по-детски чистые, голубые задумчивые глаза.

– А, так это о вас говорила пани Цецилия…

Подал мне руку. Рука была сухая, теплая и приятная.

– Пожалуйста, пройдемте ко мне, там будет спокойнее.

С коробочкой и книгой под мышкой он, чуть сутулясь, пошел по залу, ловко обходя разыгравшихся детей.

У двери на лестничную клетку его догнал какой-то мальчик.

– Пан доктор, вот! – кричал он и разевал рот, засовывая туда палец. – Вот, купите! {252} 252 Igor Newerly, Żywe wiązanie, dz. cyt., s. 64.

После Второй мировой войны Игорь Абрамов, взявший в качестве литературного псевдонима девичью фамилию матери – Неверли, в своих книгах воссоздавал уничтоженный мир. Загадочную процедуру срочной покупки молочного зуба маленького Бенека. Путь наверх, в мансарду «Пандоктора». Внутреннее убранство мансарды. Трехстворчатое венецианское окно во двор, придающее комнате сходство с маяком. На подоконнике клюют крошки ручные воробьи. В самой комнате – только необходимая мебель: старомодный письменный стол, заваленный бумагами, кресло, кушетка, книжные полки, шкаф, кровать, тумбочка, лампа.

Кандидат в секретари успешно прошел экзамен, застенографировав под диктовку фрагмент кодекса товарищеского суда. В награду получил две конфеты: вишневую и с орехами. И должность. Эта встреча повлияла на его дальнейшую судьбу. Личную и профессиональную. Она внесла порядок в его жизнь, которая после стольких драматических событий была лишена штурвала и буссоли. В лице Корчака он нашел дружелюбного, хотя зачастую ироничного, наставника и мастера литературного ремесла, благодаря чему впоследствии прославился как писатель. Корчак стал для Игоря и чутким опекуном – это Доктор вывел его из депрессии, предложив, чтобы тот как учитель труда поселился в Доме сирот, в интернате для «бурсистов», и подчинился тамошним монастырским правилам, ведь самодисциплина – лучшее лекарство от нервных расстройств. В Бурсе он познакомился с красавицей Басей Шейнбаум и влюбился в нее.

Но об этом позже. Пока что Игорь Абрамов приходит в мансарду Доктора после обеда, между четырьмя и шестью часами, и, сидя за письменным столом, стенографирует его слова, а затем перепечатывает на машинке. Как-то в осенний день Доктор диктует ему текст, который звучит как первоапрельская шутка, хотя сам автор относится к нему весьма серьезно. Даже просит отметить предложения, которые нужно напечатать другим шрифтом.

3 октября 1926 года в еврейской ежедневной газете «Наш пшеглёнд», выходившей на польском языке, появляется анонс:

Моим будущим читателям!

Наша ежедневная газета будет размещаться в большом угловом доме. Рядом сад: справа огромная спортивная площадка, слева пруд и лодки; зимой – каток. Разумеется, велосипеды, автомобили и аэропланы для сотрудников и корреспондентов. На крыше – антенна. Чтобы было удобно собирать известия со всей страны, со всего мира. Где происходит что-то важное и интересное, туда будем посылать репортера с фотографическим аппаратом.

Такой будет газета школьников: детей и юношества.

Телефонов будет двенадцать. Чтобы любой в любое время мог переговорить с кем-либо, спросить, сообщить новость или подать жалобу.

Кинотеатров будет два (на первом этаже). В одном – приключенческие и смешные фильмы, в другом – вдохновляющие и научные.

Все будет интересно. <���…>

В газете будут рассматриваться все дела учеников и школ. А редактировать ее будут таким образом, чтобы защищать детей.

Газета будет следить за тем, чтобы все происходило СПРАВЕДЛИВО.

Редакторов будет трое. Один старый (лысый, в очках), чтобы не было балагана. Второй – молодой редактор для мальчиков, и одна девочка – редактор для девочек. – Чтобы никто не стеснялся, чтобы каждый открыто говорил вслух, что ему нужно, что у него не так, какие его беспокоят сомнения и заботы.

Кто хочет, может рассказать, кто хочет, может прийти и написать на месте, в редакции.

У постоянных сотрудников будут свои столы или ящики.

Тому, кто стыдится, что пишет плохо или с ошибками, редактор скажет:

– Ничего страшного. При корректуре исправим.

А если он совсем не захочет писать, то редатор позвонит стенографу и скажет:

– Пожалуйста.

Они уйдут в отдельную комнату, и там он продиктует.

Известия можно сообщать устно, по телефону, присылать почтой, диктовать или писать.

Чтобы было удобно, чтобы не боялись, что кто-то будет смеяться. <���…>