Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Через три года Корчак подытожил пройденный период: «Постоянных корреспондентов у нас три тысячи двести. Значит, не “соломенный огонь”» {264} 264 , Trzy lata “Małego Przeglądu”. Listy do “Małego Przeglądu, „Mały Przegląd”, 4 X 1929, w: Dzieła, t. 11, wol. 3, s. 204. . За три года газета напечатала примерно сто статей, обращенных к детям и взрослым, несколько ханукальных комедийных пьес, множество текстов о рабочих делах. На пятый год существования газеты оказалось, что предприятие превзошло меру сил Корчака. Он передал руководство Игорю Неверли. Объяснил: «Требовалось все больше времени, больше места и больше сил. Я подумал: “Я устал. Пускай теперь «Малым пшеглёндом» руководит молодой, веселый, у которого больше времени”» {265} 265 Janusz Korczak, Pamiętam, “Mały Przegląd”, 1 I 1937, w: Dzieła, t. 11, wol. 3, s. 232. .

Неверли вспоминал:

Я принимал редакцию из рук Доктора в уверенности, что скоро найдется кто-то более ответственный, а пока что этим должен заниматься я. Эта затея казалась мне очередным приключением: я, не педагог, человек из другой среды, да еще и другой национальности, посредством газеты должен воспитывать еврейских детей и молодежь. Но временное занятие затянулось, оно продолжалось, я входил во вкус работы, сживался и выживал с моей компанией Йосек, Монек, Регинок и Сарочек при участии двух Казиков и одной Марыси, потому что, несмотря на растущий антисемитизм, несколько представителей польской молодежи присоединились к интересным начинаниям молодежи еврейской.

В 1938 году «неистовый репортер» Гарри вернулся в Польшу и решил открыть пансионат в Казимеже-Дольном. Он насытился экзотическими путешествиями, женился на Ружичке, захотел спокойной жизни. В «Малом пшеглёнде» объявили конкурс на название пансионата. Корчак обещал, что автор лучшей идеи получит в награду большую плитку шоколада. И осторожно добавлял: «Если сезон пройдет удачно, осенью дополнительно – два билета в кино, а может, четыре? Зачем торопить события? – Жизнь покажет» {266} 266 Janusz Korczak, Konkurs, “Mały Przegląd”, 13 V 1938, w: Dzieła, t. 11, wol. 3, s. 236. .

1 сентября 1939 года вышел последний номер «Малого пшеглёнда». Через год редактор и его репортер встретились в гетто. Когда в ноябре 1940 года Доктора арестовали немцы, его выпустили под залог, который, по-видимому, заплатили бывшие воспитанники Дома сирот – Беньямин Цукер и Герш Калишер. Видимо, поначалу им жилось неплохо.

25 марта 1942 года Корчак написал Гершеку длинное письмо. В чудом уцелевших остатках корчаковского архива из гетто нашлась отпечатанная на машинке копия.

Дорогой Гарри!

Я чувствую, что ты злишься на меня. Ты ошибочно считаешь, что мое доброе к тебе отношение пропало. – Может, и Ружичка думает, что я изменился, а почему – ты не знаешь.

Вы оба заблуждаетесь – вы близки и дороги мне, как и прежде. В моем возрасте друзей ценят еще сильнее – их круг редеет, их все меньше, пустота вокруг все больнее; новые не появляются.

Изменилось твое отношение ко мне, и моя дружба теперь иная, но она ни в коем случае не стала меньше. Только ты уже другой: ты вырос, духовно окреп, возмужал.

Как описать твой прежний взгляд на жизнь? – Она тебя забавляла. Она была смешной, и люди были смешными. <���…>

Ты избегал всего, что причиняет боль <���…>.

Внезапно ты посмотрел трезвым взглядом и заметил, что происходит вокруг; пробудился от мальчишеского сна; теперь защищаться и отстраняться от правды, жестокой правды – ты мог бы лишь ценой трусости и бесчестности. А ты отважен и справедлив. <���…>

Твой труд мелок по сравнению с тем, что предстоит сделать и что ты хотел бы сделать, но велик в свете того, что лежит в ожидании, того, что собирает урожай смертей и страданий без меры.

Считай свой труд экзаменом и испытанием. Не пытайся раньше времени обогнать самого себя. Прежде чем упадет занавес – понадобятся твоя молодость, энергия и силы. – Тебе не придется долго ждать новых призывов и новых задач {267} 267 Cyt. za: Janusz Korczak w getcie. Nowe źródła (wstęp – Aleksander Lewin, oprac. Marta Ciesielska, Maria Falkowska, Monika Matysiak, Monika Ziółek), Warszawa 1992, s. 69, 70. .

Из интонации этого письма можно сделать вывод, что поначалу умный, предприимчивый Гарри, так любивший жизнь, пытался как-то устроиться в гетто, найти для себя и Ружички, может быть, не самый этичный способ выжить. Было ли то влиянием Корчака, когда на переломе 1941–1942 годов он начал работать в «Службе помощи бездомным детям» на Зегармистшовской? Гарри организовал там столярную мастерскую, что должно было спасти воспитанников и персонал от акции по выселению. Не спасло. Сам он успел сбежать. Существует легенда о том, что он побежал за Доктором и детьми на Умшлагплац, пытался вмешаться. Потом выбрался из гетто, искал способ присоединиться к партизанскому движению. Не вышло.

«Гибли по дороге, при поимке, от голода, от болезней, здесь Стефан, там Диця, Эмкотт, Реня, Бася, Ноэми, Салунек…» {268} 268 Igor Newerly, Żywe wiązanie, dz. cyt., s. 65. В «Живой связи» Неверли, как в списке погибших, перечисляет корреспондентов и сотрудников «Малого пшеглёнда», которых забрала с собой Катастрофа. Он пытался спасти Лейзора с улицы Генсей, который сбежал по дороге в Треблинку. Нашел для него укрытие в деревне, но потом самого Неверли арестовали и отправили в концлагерь. Он так и не узнал, как погиб мальчик. Кубу Герштайна, который хотел умереть мужественно, как Немечек, по-видимому, увезли в Треблинку. Слухи о том, что он выжил, так и не подтвердились. Гарри Калишер попал в ловушку «Отеля Польского» [37] В этой гостинице гестапо открыло «контору» по оформлению документов. . Он поверил обещаниям немцев, что евреи-иностранцы смогут вернуться в свою страну. Сделал себе и Ружичке бразильские паспорта. Их вывезли вместе с другими обманутыми евреями и убили в каком-то из лагерей смерти.

Дом сирот вмещал в себя немногим больше сотни воспитанников. Нижняя возрастная планка – семь лет, верхняя – четырнадцать. На каждое свободное место выстраивалась длинная очередь кандидатов. В Дом они прибывали из таких условий жизни, которые сегодня трудно себе представить. Игнаций Цукерман вспоминал:

Моя семья состояла из матери и четверых детей (отец умер, когда мне было два года). Я был третьим по старшинству ребенком. Мы жили на улице Островской, 14, известной в еврейском квартале улице, населенной ворами, проститутками из самой горькой еврейской бедноты. В этом доме было целых три публичных дома. Наша квартира состояла из одной комнаты размером 3×3 метра, может, чуть больше или меньше, сейчас мне трудно вспомнить. Это был подвал без деревянного пола, просто плотно утоптанная земля, которую раз в неделю засыпали песком, купленным у варшавских торговцев. В таких условиях процветали всякие насекомые, страшнее всего были клопы, которые очень нас донимали. Были также крысы. В той квартире было одно маленькое окошко под потолком, выходившее на улицу, прямо под сточную канаву. На улице не было канализации. Воду брали из единственного крана во дворе, а нечистоты выливали в сточную канаву. Случалось, что вода не успевала уйти в землю и заливала нашу квартиру.