Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Обстановка комнаты представляла собой одну кровать, которую на день застилали всем бельем сразу; она же служила скамьей. Вторая кровать, которую называли стол-кровать, днем складывалась и служила обеденным столом. Был еще табурет, на котором стояло ведро с водой, а под ним – ведро для нечистот. В другом углу стояла железная печка с двумя горелками. Была еще скамья, на которой могли поместиться двое или трое. Гардероб наш висел на стенах. Нательного и постельного белья было так немного, что шкаф нам был не нужен; мы складывали его где попало. Кухонная и столовая посуда стояла на полке под печкой. Квартиру освещала керосиновая лампа либо свеча.

Моя мама бралась за разные работы, чтобы нас прокормить {269} 269 Cyt. za: Ida Merżan, Aby nie uległo zapomnieniu. Rzecz o Domu Sierot, Krochmalna 92, Warszawa 1987, s. 33 – 34. .

Доба Борберг рассказывала:

Никогда не забуду первого купания; первый раз в жизни я надела штанишки, новую рубаху и платье. Когда в субботу я пошла к семье, то на улице все время приподымала платье, даже мальчикам показывала мои штанишки – первые в жизни {270} 270 Aron i Doba Borbergowie, Uciążliwi przybysze, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 66. .

Согласно правилам, когда воспитаннику исполнялось тринадцать лет и начинался последний год его пребывания в Доме, его семью звали на совещание касательно планов на будущее. Если он хотел учиться в гимназии или получать профессию в училище, то по достижении четырнадцати лет мог написать заявление в Опекунскую комиссию Дома сирот с просьбой оставить его в Доме еще на год или два, пока он не закончит учебу. Если заявление было убедительно обосновано, давали согласие. Счастливчик получал кров и содержание, а взамен должен был пару часов в день посвящать опеке над младшими товарищами или домашним работам. Так в 1923 году появилась Бурса.

В трех комнатах на втором этаже Дома сирот разместился интернат для тех, кому разрешили продолжать учебу и оставаться в заведении. Первых бурсистов было десять. В течение последующих лет их количество росло. В основном они учились на курсах и в семинариях, где готовили учителей для еврейских школ и интернатов, воспитателей для детских домов. Но не все. Шимон Корентайер ходил в мужскую гимназию. Чеслав Шварцбард, чрезвычайно одаренный рисовальщик, устроился на практику в типографию. Рузя Абрамович училась в Школе домашнего хозяйства. Красавица Бася Шейнбаум, любимица пани Стефы и будущая жена Игоря Абрамова, поступила в балетную школу знаменитой Татьяны Высоцкой, танцовщицы и хореографа.

А в случае отказа? Якубу Додюку – которого в детстве называли Якубек, – было восемь лет, когда в 1928 году мать привела его на Крохмальную. В 1934-м, когда ему стукнуло четырнадцать, он должен был уйти.

…я только что окончил VI класс и мне оставался еще один год до окончания семилетней начальной школы. По совету пани Стефы я написал заявление в Комиссию, чтобы меня оставили в Доме сирот. Комиссию, которая решала, может ли ребенок еще остаться или должен уйти из Дома, представляла пани Стефа. Я думаю, это она приняла решение о том, чтобы мою просьбу отклонили. А ведь она знала мою ситуацию. Когда дети покидали Дом сирот, они шли работать. Некоторых своих подопечных пани Стефа отправляла в ученики к ремесленникам, в магазины, но для меня у нее не было работы. Моей маме пришлось самой хлопотать об этом. Она с трудом нашла мне место у ремесленника, который в тесной квартирке делал галантерею из металла. Я подготавливал детали на маленьком столике у окна в комнате, где жила вся семья моего работодателя и где была его мастерская. Нет, я был не подмастерьем, а учеником. Другие с Крохмальной тоже были только учениками или рассыльными. Трудно сказать, больше ли нам повезло, чем другим сиротам, которые не были воспитанниками Корчака. Я знаю только нескольких человек из Дома сирот. Знаю, что среди них не было воров и мошенников. Кто-то попал в тюрьму, но по политической линии. Только об одном я слышал, что тот окончил университет – медицинский, в Аргентине. Те, кого я знаю, занимают очень скромное положение, нельзя сказать, что их жизнь так уж удалась. С точки зрения Корчака – им повезло, но по мнению общества – они немногого достигли в своей жизни {271} 271 Jakub Dodiuk, To był wspaniały Dom, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 46 – 47. .

С 1925 года в Бурсу начали принимать людей со стороны, главным образом учеников еврейских педагогических школ. Работая с местными детьми под зорким взглядом Вильчинской и Корчака, они могли совмещать теорию с практикой, а прежде всего – знакомиться с принципами корчаковской системы. Доктор мечтал передать кандидатам в воспитатели свою философию, свой опыт и методы. Основными профессиональными инструментами он считал наблюдения и заметки: создание сравнительного материала, позволяющего исключить пустые домыслы и неразбериху. Корчак ввел систему дневников, в которых ученики должны были записывать информацию о поведении подопечных и о своих реакциях. Убедил бурсистов выпускать собственный бюллетень «Еженедельник Бурсы», в котором они делились с товарищами идеями и наблюдениями.

Как и «Еженедельник Дома сирот», он представлял собой толстую тетрадь, которая хранилась в шкафу, в открытом доступе. С годами таких тетрадей накопилось более десятка – все они пропали во время войны. Чудом сохранились только те материалы, которые одна из старших бурсисток, Фейга Лифшиц, переписывала себе в тетрадку. Она забрала ее с собой, уезжая в Палестину в 1929 году.

В своих статьях для бюллетеня Корчак часто комментировал трения и споры с жителями Бурсы. В глазах молодых, категоричных воспитателей его система отражалась как в кривом зеркале. Бурсисты бунтовали. Дневники считали ненужной тратой времени. Писать статьи в газету им было скучно. Они не хотели публично излагать свои заботы. Не нуждались в советах и готовых ответах. Их раздражали нотации Доктора о пользе раннего вставания, систематичности, порядка. Им казалась наивной его вера в то, что лучший способ закалять волю – держать пари о том, сколько раз опоздаешь, проспишь, разозлишься. Молодых людей смешили награды в виде конфет и памятных открыток. Они чувствовали себя взрослыми. Им надоел контроль, зависимость, вмешательство других в их работу.

Корчак хотел видеть в них свою молодость: идеализм, бескорыстие. Его больно задевало равнодушие бурсистов к проблемам Дома сирот, отсутствие солидарности и общих целей. Они искали для себя место в мире, который из года в год становился все более враждебным. Они выбрали сферу образования как единственный открытый путь продвижения в обществе, но знали, что, несмотря на установленное законом равенство прав, не получат работу в государственных учреждениях: конторах, школах, больницах, предприятиях. «Польша для поляков», – гласила политика НД. В стране, где евреи были вторым по численности национальным меньшинством (после украинцев), не хватало рабочих мест для «своих». Поэтому она отталкивала «чужих».