Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Работа в еврейских школах, детских садах, сиротских приютах означала пребывание в замкнутых анклавах, не давала возможности развиваться дальше. Но и там найти должность становилось все труднее, зарплаты были низкие. Некоторых Дом сирот устраивал воспитателями или работниками администрации, кухни, швейной мастерской. Более предприимчивые эмигрировали. В Северную Америку, Европу, Аргентину, Палестину. Александр Герц писал:

Некоторое время в работал в еврейской средней школе. Тогда и столкнулся с еврейской молодежью. И увидел, как в польских условиях эта молодежь вынуждена вести трагичную борьбу с безнадежностью жизни, как она калечится, тратит свои лучшие силы в условиях, которые не дают ей жить полной жизнью {272} 272 Aleksander Hertz, Wyznania starego człowieka, Warszawa 1991, s. 173. .

Ида Гальперн познакомилась с Доктором в 1926 году, когда ей было девятнадцать лет. Сразу же после окончания школы она приехала в Варшаву, чтобы учиться в семинарии на воспитательницу детского сада. Корчак преподавал там педологию – науку о ребенке. Ида была очарована им. Он говорил ясно, убедительно, веско. «…создавалось впечатление, что человек всесилен, что если он знает, чего хочет, к чему стремится, и верит в это – то он осуществит свои замыслы. Все казалось простым, а собственные возможности – огромными!» {273} 273 Ida Merżan, Aby nie uległo zapomnieniu…, dz. cyt., s. 15.

В семинарию ходили девочки «от Корчака». Фейга Лифшиц посоветовала молоденькой приезжей, растерявшейся в большом городе, попробовать найти жилье в Бурсе и работу в Доме сирот. Ида не верила, что такое возможно.

Корчак и пани Стефа проводили жесткий отбор кандидатов в курсисты. <���…> Я знала, что пройти отбор могут кандидатки с городскими манерами, одетые со вкусом и прекрасно владеющие польским языком. Этими качествами я не обладала. Приехала из деревни под Люблином – мои родители, вернувшись из России, поселились там в фольварке. <���…> Мой польский был полон русизмов и других ошибок. Движения у меня были размашистые, говорила я слишком громко, забывала, что я не на лугу и не в лесу, словом – не подходила для Бурсы. <���…> И несмотря на это – к моему изумлению, – меня приняли {274} 274 Ida Merżan, Podziw i kontrowersje, w: Wspomnienia o Januszu Korczaku, dz. cyt., s. 99. .

Ее жизнь в Бурсе началась в сентябре 1927 года. Рузя Абрамович, которая уже окончила Школу домашнего хозяйства и осталась в Доме в качестве экономки, показала Иде ее кровать в общей спальне, полку в шкафу. В ее обязанности входило, среди прочего, вести уроки идиша с детьми первого и второго классов. Ида ела вместе с воспитанниками, заботилась о них, знакомилась с расписанием Дома, с режимом дня, с повседневными и праздничными традициями. Внимательно следила за Доктором, когда он, серьезный, принимал участие в заседаниях суда; когда он, веселый, ставил детей «паровозиком» и бегал с ними по лестницам Дома, вверх и вниз; когда он, сосредоточенный, рассказывал в спальне сказки на ночь. Присматривалась к захлопотанной, занятой с утра до вечера пани Стефе, которая никогда не успевала играть с детьми, но всегда находила минуту, чтобы приласкать и утешить расстроенного ребенка. Годы спустя, уже будучи Идой Мержан, она описала все это в мемуарах.

В Бурсе царил строгий режим. Бурсисты вставали в шесть утра, как и остальные обитатели Дома. Ели вместе с детьми – неявка могла быть оправдана только частными уроками. Выходя, они записывали на доске, куда идут и когда вернутся. Вне Дома им можно было находиться только до десяти часов вечера. Исключение – суббота, в этот день им разрешалось возвращаться в десять тридцать. Правила запрещали приходить друг к другу в спальни; все встречи и разговоры происходили в коридорах или в так называемой школьной комнате.

Утром дети выпивали стакан рыбьего жира, заедая его куском хлеба с солью, чтобы перебить вкус. Те, кто должен был пройти какие-то медицинские процедуры, перед завтраком собирались возле столика с перевязочным материалом и лекарствами. Пани Стефа и пан Доктор вынимали занозы, дезинфицировали ранки, смазывали ожоги, меняли перевязки. Когда случалось что-то более серьезное, Доктор в соседней комнате простукивал, слушал, ставил диагнозы, назначал лечение.

В Доме очень тщательно заботились о питании. Воспитанники ели четыре раза в день. Они могли сами выбрать размер порции, но должны были съесть все, что клали на тарелку. Те, кто ходил в начальную школу, брали второй завтрак с собой. Раз в неделю детей взвешивали. Девочек – пани Стефа, мальчиков – пан Доктор, который потом анализировал результаты, а если видел, что ребенок «не поправляется», убеждал его побольше есть, назначал ему более питательный рацион. Стелла Элиасберг, жена доктора Исаака Элиасберга, одна из самых активных участниц общества «Помощь сиротам», составляла меню вместе с экономкой и часто заходила в столовую, чтобы посмотреть, что детям больше всего нравится из еды.

После завтрака воспитанники отправлялись в город, в свои школы. После обеда в Доме проходили обязательные уроки гимнастики – полчаса в день, иврита – час в день, пения – по часу два раза в неделю. Все, независимо от пола, учились чинить одежду и штопать чулки. Старшие девочки работали в швейной мастерской, мальчики – в ремесленных мастерских. Все дежурили в Доме, то есть каждый отвечал за свою сферу интернатовской жизни. Но воспитатели следили и за тем, чтобы у детей, помимо всех этих обязанностей, было достаточно времени на игры.

Ида Гальперн, окончив семинарию, устроилась работать в детский сад при доме отдыха «Ружичка» в Гоцлавеке. Дом сирот арендовал там дополнительный участок земли и создал ферму. Теперь у них были свои коровы, лошадь, телеги, инвентарь, сад, собственноручно выращенные овощи. Дети занимались хозяйством под присмотром опытного агронома. Ферма должна была стать полем деятельности для повзрослевших воспитанников. Доктор, хоть и казался фантазером, разбирался в ведении хозяйства и последовательно осуществлял свои планы. Может, он уже представлял себе кибуц под Варшавой? Если бы не война – кто знает, что выросло бы из этих планов.

В 1929 году до Польши докатились первые признаки мирового кризиса. Ухудшилось материальное положение Дома сирот. Город ограничил дотации, уменьшились членские взносы, владельцы частных фондов уже не так часто спешили прийти на помощь. В июне 1929 года умер доктор Исаак Элиасберг – многолетний глава общества «Помощь сиротам», который годами требовал и выпрашивал у варшавских евреев вспомоществования для брошенных детей. Без него стало пусто. В очередном годовом отчете Корчак спрашивал: «Почему так трудно? Только ли трудно или стало хуже, более одиноко? Довериться ли будущему или тревожиться о нем? {275} 275 Janusz Korczak, Sprawozdanie Towarzystwa “Pomoc dla Sierot” za okres od 1 I 1928 do 31 III 1929, Warszawa 1929, s. 3, w: Janusz Korczak, Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 128. »