Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

На его похороны на еврейском кладбище в Варшаве собрались толпы народа. Над гробом произносили речи книготорговцы и писатели. В посвященном ему номере «Пшеглёнда ксенгарского» были напечатаны воспоминания авторов издательства. Корчак рассказал историю из 1914 года, когда его призвали в царскую армию и он боялся за мать, оставленную без средств к существованию, а Морткович, несмотря на финансовые трудности, немедленно вернул ему гонорар в сто рублей, которые Корчак оставил у него на черный день. Как же жалка была судьба писателя, если этот, казалось бы, естественный поступок он увековечил в эпитафии.

В тексте Корчака звучит не только скорбь из-за смерти друга, но и горечь рефлексии:

Я стоял вдалеке; до меня доходило только эхо работы Мортковича. Фанатик чуждых мне дел.

У меня создавалось впечатление, что именно потому, что он деятелен, от него слишком многого хотят, слишком мало давая взамен.

Не меланхолия подсунула ему револьвер. То был акт протеста против жизни, хотевшей, чтобы он был не таким, как был. Нельзя безнаказанно идти своей дорогой {281} 281 Janusz Korczak, w: Pisarze i artyści o swoim wydawcy, dz. cyt., w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 35 – 36. .

Два месяца спустя, 1 октября 1931 года, состоялась премьера «Сената безумцев» – «мрачной юморески в трех актах», которой театр «Атенеум» открывал свой второй сезон. В сценических ремарках говорилось:

Левую сторону сцены занимает гигантский глобус; проволока и деревянные рейки виднеются сквозь наклеенный и привязанный веревками холст, промокательную и обычную бумагу, газетные листы; яркими красками обозначены моря и участки суши, которые местами напоминают карту Земли.

С правой стороны – доски, бочки, кирпичи.

Вдоль сцены трибуна, черная доска. Выше – часы; стрелка только одна – меч, маятник сделан из обруча; вместо гирек – полено на веревке и железный прут {282} 282 Janusz Korczak, Senat szaleńców, w: Dzieła, t. 10, s. 65. .

Пациенты – персонажи, будто пришедшие из пьес Виткация [38] Станислав Игнаций Виткевич (псевдоним – Виткаций, 1885 – 1939) – польский писатель, художник и философ. : Убийца, Кутила, Гомоэротик, Ресторатор, Полковник, Рабочий, Смутьян, Старик, Грустный Брат. «Нормальные» люди – Врач, Профессор, работники заведения и персонаж из внешнего мира, Барбара Шульц – spiritus movens [39] Движущий дух (лат.). вялотекущего сюжета, единственная, кто вводит в пьесу элемент гомбровичевского абсурда, который разряжает атмосферу катастрофы. Корчак не щадил зрителей, осыпая их кошмарными видениями. Не обманывался в отношении будущего. Гитлеру предстояло прийти к власти только через два года, а Полковник на сцене «Атенеума» уже кричал:

На каждой площади по три виселицы. – Вешать без жалости изобретателей, идеологов, новаторов. <���…> Демократию зашить в мешок и утопить в реке. <���…> Мы варвары и хотим быть таковыми. Нам нужны боль, раны, рубцы, шрамы. <���…> В бой – и вы, и вы, и вы. Изменять границы, добывать и тратить – тут, и тут, и тут – так – так. Жечь, ломать и снова строить. <���…> Оо, город горит, жители бегут – в реку. – Гнать, травить, грабить. – Смерть, сталь, кровь {283} 283 Janusz Korczak, Senat szaleńców, w: Dzieła, t. 10, s. 127, 128, 131. .

Через месяц пьеса сошла с афиш, несмотря на то что роль Грустного Брата – альтер эго автора – исполнял сам великий Стефан Ярач. Из его реплик запоминается та, что вела Корчака всю жизнь: «Прекрасно только то, что выше сил». Рецензенты единогласно признавали, что произведение не подходит для сцены и, при всем благородстве замысла, лишено убедительного финала. Антоний Слонимский едко заметил: «Корчак <���…> хочет в двухчасовой болтовне решить все мировые вопросы» {284} 284 Antoni Słonimski, “Senat szaleńców” i “Królowa Przedmieścia”, “Wiadomości Literackie” 1931, nr 41, cyt. za: Maria Falkowska, Kalendarz…, dz. cyt., s. 259. .

Театральная неудача обычно болезненна; автор переживает унижение на глазах у публики. Доктор, не обращая внимания на задетые амбиии, продолжал приходить на спектакли. Он никогда не садился в партере, всегда только на балконе, в последнем ряду. Пояснял: «Там никто не обращает на меня внимания, и я могу сосредоточиться. Слышу то, что сам написал, и одновремнно наблюдаю за реакцией зрителей». Он хотел использовать полученный опыт, переделать пьесу, издать ее, написать еще две драмы из этого же цикла: о роли женщины в обществе и о детях с тяжелой наследственностью – с преступными наклонностями и психическими расстройствами.

Он не переделал пьесу, не написал задуманных драм, но еще раз попробовал свои силы в театре. По предложению Татьяны Высоцкой, руководившей детской балетной труппой, он написал пьесу «Дети двора», и коллектив Высоцкой представил ее в театре «Морске око» в марте 1933 года. «Дети двора» имели успех, но это был не тот интеллектуальный уровень, который интересовал Корчака. Такое впечатление, что, говоря о Мортковиче: «Нельзя безнаказанно идти своей дорогой», он думал о самом себе. Корчак тоже исчерпал свой капитал сил и энтузиазма.

В начале тридцатых годов Стефания Вильчинская тоже находилась в тяжелом душевном состоянии. Ей давно уже надоела нескончаемая работа, ответственность, проблемы. Еще в 1925 году она признавалась Фейге: «…ничто так не оглупляет и не отупляет человека, как непрестанное пребывание в интернате» {285} 285 List Stefanii Wilczyńskiej do Fejgi Lifszyc, 1925, cyt. za: Maria Falkowska, Matka Sierot (szkic biograficzny), w: Stefania Wilczyńska, Słowo do dzieci i wychowawców (wybór i oprac. Barbara Puszkin, Marta Ciesielska), Warszawa 2004, s. 12. . Она тяжело переживала свою отрезанность от мира. «Я как будто жила в провинции – такой редкой гостьей я была в настоящей Варшаве» {286} 286 List Stefanii Wilczyńskiej do Jakuba Einfelda, 26 III 1934, cyt. za: Maria Falkowska, Matka Sierot (szkic biograficzny), w: Stefania Wilczyńska, Słowo do dzieci i wychowawców (wybór i oprac. Barbara Puszkin, Marta Ciesielska), Warszawa 2004, s. 12. , – писала одна одному из воспитанников.

Она решила на какое-то время оторваться от Дома сирот, от Доктора, который становился несносным. Фейга уговорила ее посетить Эйн-Харод, кибуц в Палестине, где она жила. Вильчинская решилась отправиться в эту поездку, которая должна была продлиться два месяца. Начала учить иврит, собрала деньги на проживание, даже позаботилась о гардеробе, «ведь у меня нет почти никакой одежды, кроме фартуков» {287} 287 List Stefanii Wilczyńskiej do Fejgi Lifszyc, 25 IX 1930, cyt. za: Maria Falkowska, Matka Sierot (szkic biograficzny), w: Stefania Wilczyńska, Słowo do dzieci i wychowawców (wybór i oprac. Barbara Puszkin, Marta Ciesielska), Warszawa 2004, s. 23. . 30 января 1931 года она отправилась в Палестину.

Вильчинская поселилась в Эйн-Хароде, посещала окрестные детские деревни и другие воспитательные учреждения, но сердцем все время была в Варшаве. Все, что видела и чувствовала, она описывала в письмах к воспитанникам. Хотела передать им крохи своего восхищения этим дивным миром, где за одну варшавскую булку можно получить десять апельсинов, где небо синее и глубокое, как море, солнце золотое, а еврейские дети рослые, здоровые, сильные и веселые. Эти взволнованные письма сохранились потому, что некоторые из них перепечатал «Малы пшеглёнд».