Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Еще дальше — вглубь — аэродромы. Люди в кожаных шлемах. На кителях адлер. Орел, хищно изогнувшийся для стремительной атаки. Самолеты с белыми крестами были похожи на припавших к земле тигров, готовых прыгнуть — груз бомб отягощал их тела.

Стрелки часов по всей земле равнодушно отмеряли и отшвыривали в прошлое одну секунду за другой, одну минуту за другой, один час… впрочем, часов уже не оставалось. Минутная стрелка дошла до грани смерча. Она привела в движение людей, люди привели в движение моторы, нажали на спусковые приспособления орудий и пулеметов, и следующая за ней минута была уже ревущей, палящей, смертоносной. Поползли лязгающие и стреляющие танки, потекли через границу потоки зеленомундирных войск, в грохоте и дыме на русскую землю вошла Германия Гитлера. С аэродромов на польской стороне взмыли самолеты. Над самой землей понеслись воющие штурмовики. Пылали наши аэродромы. В кучи металлического лома превращались наши танки, принявшие на себя удары бомб. В грохоте взорванного утра — расстреливаемые с воздуха и с земли, потерявшие связь, позабывшие всё о взаимодействии — гибли западные советские войска.

Война!

Гром с границы не сразу пробудил спящие города. Небо над ними оставалось мирным, безмятежным. Но мир и безмятежность — всё обман. В небе зарычали моторы, над нашими городами появились аэропланы с белыми крестами, растерянно затявкали зенитки, но поздно — поток бомб с неба на землю.

Война!

На западе грохотали бомбовые разрывы, беспорядочно отходили советские войска и пылали города, а Москва всё еще не ведала, что всем бедам беда уже пришла. Ее предутреннего сна не потревожил испуганный возглас, раздавшийся на рассвете в Кремле:

«Но почему? За что?»

Молотов поднял руки, словно защищаясь от удара. Потом снял пенсне, и стал вовсе похож на испуганного ученика, не выучившего урока. Германский посол холодно повторил:

«Я уполномочен моим правительством заявить, что с данной минуты Германия находится в состоянии войны с Советским Союзом».

Руки, щеки, подбородок Молотова — всё дрожало.

«Но почему? За что?» — повторял он.

Хлеб, масло, нефть, кожу, металл — всё Гитлер получил от Сталина, всё, что хотел, получил, и вдруг…

«Почему? За что?»

Утро солнечное, радостное опустилось на Москву. Неторопливость воскресного дня владела людьми. Но вот по радио разнесся заикающийся голос Молотова:

«Братья и сестры! Коварный враг напал на нашу землю…»

Солнце заливало улицы, играло в витринах магазинов и стеклах домов, серебрило реку, и светло-голубое спокойное небо было над Москвой, и почти непосильно было так, сразу, принять страшную весть, но и закрыться от нее было нечем, и людям показалось, что всё вокруг померкло — солнце, небо, день.

В тамбовском лесном районе спешно формировалось воинское соединение. Кавалерийские отряды, а им приданы небольшие противотанковые пушки и пулеметные тачанки. Никаких моторов; только люди и кони.

На исходе первого месяца войны погрузились в эшелоны.

Каждый отряд — эшелон.

Головным назначено быть тринадцатому отряду Сурова.

Марка вызвали в первый же день войны, и когда он приехал в Ставрополь, на вокзале его уже ждал юный интендант, во всех направлениях перепоясанный ремнями. Перед войной шла классификация людей, и Марку было назначено место в машине войны. Интендант был точен, исполнителен, малословен. Он вручил Марку приказ, доставил его на местный аэродром, и молча ждал, пока почтовый самолет с девушкой-летчиком унесет его. А Марк всё еще был под впечатлением тяжелого прощания с Таней и Степаном. Таня, давясь слезами, прижимала к себе начавшую седеть голову младшего брата, как сделала бы это и тетка Вера. Самой же тетки Веры с ними не было. Уехала она в городок на западной границе, где Иван с полком гарнизон держал, а городок тот в первый же день войны немцами был взят. Не знали они, что с Иваном, жива ли мать, живы ли дети Ивана и его молодая жена, и эта неизвестность делала их прощание особенно горьким.

В лесном лагере Марк предстал перед генералом Крымовым, человеком лет сорока с глазами веселыми, как бы даже озорными.

«Майор Суров, известно ли вам, зачем вас сюда доставили?» — спросил он.

Марку нужно было стряхнуть с себя тоску, тут уже начиналась та новая жизнь, которая ему назначена.

«Нет», — ответил Марк, подтягиваясь, хоть и был он в штатском. — «Позвольте доложить, товарищ генерал-майор, что в запасе я числюсь капитаном, а не майором».

«Ничего не значит», — сказал генерал. — «Я сам три дня тому назад был полковником. По мобилизационному плану вы являетесь командиром рейдового отряда. Что это такое, лучше не спрашивайте. Мы называемся корпусом, а по численности людского состава равны бригаде. Предполагается, что где-то там», — Крымов махнул рукой в сторону запада, — «где-то там, где немец уже хозяйничает, мы развернемся в полки, дивизии и прочее в таком роде. А пока будем устрашать противника не силой, а титулом, потому и называемся корпусом. Подробности узнаете в штабе. Примете тринадцатый отряд, он почти готов. А назвал я вас майором потому, что всему командному составу корпуса присвоено следующее звание. Оптовое, так сказать, повышение, которое должно всех нас воодушевить. Вы нуждаетесь в воодушевлении, майор Суров?»

Марку не понравилась насмешливость Крымова и он почти грубо ответил:

«Нет, я не нуждаюсь в воодушевлении, товарищ генерал-майор».

Крымов внимательно посмотрел на него и отпустил.

В штабе Марка ввели в курс дел. Их формирование нельзя назвать полком — для полка оно велико. Нельзя назвать дивизией — для дивизии оно мало. Можно было бы назвать бригадой, но в предвидении будущего развертывания и для камуфляжа наименовали корпусом. Формирование ведется поотрядное. Отряд для эскадрона велик, для полка мал. Можно было бы назвать кавдивизионом, но такое название почитается анахронизмом. Поотрядное строение имеет простейшую цель — просочиться малыми силами через фронт в немецкий тыл. Потом, позже, отряды соединятся, образуют полки. Если не удастся соединиться, будут действовать самостоятельно. Или самостоятельно погибать. Задача: резать коммуникации врага, срывать его продвижение вперед. Собрать в немецком тылу остатки разбитых войск, за их счет развертываться.

«Нет ничего понятнее и проще этой задачи», — сказал Марку начальник штаба. Потом подумал и добавил: «И нет ничего труднее и сомнительнее».

Эшелоны шли навстречу войне.

Головным — тринадцатый отряд Марка Сурова.

Железнодорожники устроили зеленую улицу. Эшелоны Крымова обгоняли другие воинские поезда. В вагонах — люди, лошади, пушки. Лошади отгорожены деревянными слегами. Для людей оставалось совсем мало места.