Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Перейти фронт было немыслимо трудным делом. Немцы каким-то образом пронюхали, что в их тылу находится советский маршал. В прифронтовой полосе разыгралось состязание немецких командиров — каждый хотел его перехватить. Это заставляло Марка и Щеглова кружить по лесам. В деревнях и в городах Марк появлялся один, Щеглов ждал его в укромном месте. Добыв продовольствие, Марк возвращался. Ночевали где Бог пошлет — на сеновалах, на заброшенных лесных хуторах, в кустах. По ночам отчаянно зябли. Марк выдерживал холод, но Щеглов простужался. Пришлось добыть для него полушубок.

Что будет дальше, они не знали. Скорее всего, они погибнут, наткнувшись на германский пост. Появляясь в городах, Марк прислушивался к разговорам, выспрашивал и узнавал: ищут немцы какого-то советского маршала, обещают большую награду.

В один из этих дней блужданий прибился к ним молодой лейтенант-танкист. Марк сказал ему, что они пробираются к семьям на другую сторону фронта. Парень вроде поверил. Курносый и веселый лейтенант Котов шел с ними один день, а потом решил, что эта компания ему невыгодна: идут медленно, кружат, когда фронт совсем недалеко, если идти к нему напрямик.

«С вами, дядьки, я до места не доплыву», — сказал он им. — «Пойду один, а вы уж как-нибудь сами прорывайтесь».

Перед тем, как расстаться с ним, Марк отозвал его в сторону. Вынув измятую бумажку и огрызок карандаша, он написал записку. Котов прочитал, покрутил в руках записку, с подозрением спросил:

«Это что ж значит? Что они должны сообщить в военной сводке? Какого такого человека Крымов нашел. Кто такой Крымов? Как этот человек из окружения вышел? Вы мне, гражданин хороший, мозги не закручивайте».

Но Марк не хотел объяснять ему. Сказал:

«Передайте в первый же штаб, если пройдете фронт. На словах скажите: „Предназначено для штаба Главнокомандующего. Там поймут“».

Лейтенант подумал, окинул взглядом Марка в его замасленном плаще, и спрятал записку.

«Ладно, передам. А тот человек действительно вышел из окружения? Вы не врете?»

И опять они шли вдвоем. Лейтенант оставил в Марке желание говорить, хоть о чем-нибудь, но говорить, и он, вызывая Щеглова на разговор, сказал, что хорошо-де быть таким молодым и веселым, как этот Котов. Сказал и сразу почувствовал: маршал недоволен. Марк попробовал опять, сказал, что дни стали короткими. Щеглов громко, недовольно засопел, но теперь все-таки откликнулся:

«Разговор, дорогой товарищ, серебро, а молчание — золото. Вот, ты скажи мне, чем отличается разговор от молчания?» — спросил он Марка, перейдя вдруг на ты.

«Не знаю. Совсем разное».

«А тем, что разговаривать можно не обо всём, а молчать обо всём можно. Вот я и молчу обо всём. Не понимаю людей, которые любят говорить до того, что у них на языках мозоли появляются. Человек больше сам для себя говорит, похож на глухаря».

«Глухарь птица глупая, а человек в некотором роде царь природы», — сказал Марк.

«Насчет царя не знаю», — сказал Щеглов, — «а что глухарь или тетерев птица глупая — это верно. Тем, между прочим, и на людей похожа. Знаешь, как охотник бьет ее? Взыграет глухарь на току, крылья распустит, загудит от любовной страсти и готовности драться, тогда охотник и стреляет. Промахнулся — не беда. Птица не услышит ни выстрела, ни дроби, что мимо шарахнула, стреляй опять. Вот так и мы. Токовали, хвосты пораспустив, трубили и не замечали, что охотник уже рядом, стреляет в нас, да только до поры до времени промахивается. Мы, как и глухарь, верили, что наша птичья страсть над всеми власть имеет, а на поверку выходит, что только над нами она и властвовала».

Маршал опять мертво замолчал.

Дня через два после этого — кружа, прячась, пересиживая — они вошли в полосу, в которой совсем недавно шли бои. В воздухе еще носился пепел от горящих хлебов. В кустах валялись брошенные противогазы, винтовки, патронташи — всё советского образца. Вокруг было так мрачно, что Марк обрадовался приближению ночи. Но когда стемнело, они увидели полыхающие пожары. Небо принимало с земли их отблеск и казалось, что пожары повсюду и нет через них хода. То и дело пролетали самолеты, и Щеглов по звуку определял их: немецкие. Своих совсем не было слышно.

Эта ночь вводила их в самый главный и самый опасный отрезок пути. Щеглов молча сидел под деревом, уперев подбородок в грудь, а Марк привалился спиной к тому же дереву, но с другой его стороны. Издалека доносилось лязганье гусениц — там пролегала дорога, а по ней двигались немецкие войска. Гулко, но лениво стреляла артиллерия. Фронт и в то же время нет фронта. Немецкие войска перемещаются по какому-то замысловатому плану, оставляют за собой много пустот, в которых бродят дезорганизованные советские войска, пленные завтрашнего дня. Щеглов глухо сказал, что стреляет наша артиллерия, а стреляет она лениво потому, что у нее по пять-шесть снарядов на орудие, не больше. Сказал и опять надолго замолк. Марк думал, что будет безумием идти дальше наудачу. Девяносто девять шансов из ста, что они напорются на немцев. Но и кружить по лесам больше невозможно. Щеглов совсем сдает. Не жалуется, всё стойко переносит, а сам то и дело спотыкается, хватается за деревья, просит отдыха. Одно дело простужен, а другое — сил в человеке не бескрайний запас. Старый человек, не по нем такой путь. А как раз теперь-то им и нужны все их силы. Что если завтра Щеглов вовсе сдаст?

Эта мысль ужаснула Марка, заставила его подняться на ноги. Он должен во что бы то ни стало найти маршалу убежище. На север, в десяти километрах, лежит маленький город. Он в стороне от важных дорог. Марк при прежних заходах в города и селения заметил, что немцы есть далеко не повсюду. Фронт похож на слоеный пирог, оставляет много пустот с селами и даже городами в них. Может быть, и этот город на их счастье в пустоте. В таком случае он скроет в нем Щеглова, а тогда можно будет подумать обо всём остальном. Марк прислушался. Теперь было совсем тихо, если не считать ленивых пушечных выстрелов. Немцы не любят ночных передвижений и стараются избегать их. Можно попробовать пересечь дорогу, лязганье гусениц на ней прекратилось.

Щеглов, выслушав Марка, кряхтя поднялся с земли. Он был готов идти.

Выйдя из леса, они попали в зону расположения немецких войск. Пробирались полями. То и дело им приходилось ложиться — часовые ракетами освещали ночную землю. Места, где немецкие части остановились на ночевку, были хорошо видны — там горели костры. Благополучно пересекли дорогу, пошли в обход села через кладбищенскую рощу. На околице села биваком стояли немцы. Какого-то немецкого солдата зачем-то занесло в рощу; что он, безоружный, в ней искал, неизвестно, но нашел Марка с Щегловым. Солдат не успел крикнуть — рукояткой браунинга Марк повалил его с ног. Пошли дальше. Реку переплыли на лодке. Для этого Марку пришлось еще раз взяться за пистолет. Он подполз к тому месту, где колыхались лодки, и, улучив момент, глухим ударом свалил с ног часового. Отвязав лодку, он спустился в ней по реке к камышам, в которых ждал Щеглов.