Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Много грехов на свою душу берешь», — сказал Щеглов Марку, когда они уже были на другом берегу.

Дошли до городка. Совсем близко стреляли пушки, всхлипывали минометы, рвались снаряды, но сам городок был тих, мертв. Надежда на этот раз не обманула их, в городе немецких войск не было. Улицы освещались пожарами; огонь играл раскаленными бликами на крышах домов. Город казался совсем обезлюдевшим, но Марк знал, что люди в нем есть. Укрыв Щеглова за стеной, он постучал в закрытые ставни какого-то дома. Тишина. Тогда он вошел во двор, поднялся на заднее крылечко и опять начал стучать. Позади послышался неясный говор. В глубине двора — куча земли, под нею должен быть погреб. Маленькая дверца прикрывала дыру, ведущую в темноту погреба. Наклонившись над нею, Марк крикнул:

«Есть тут живые люди?»

Внизу шорох, словно Марк своим криком потревожил пчелиный улей, и вдруг, совсем близко, старческий дребезжащий голос:

«Не бросайте бонбу, тут только бабы с детьми».

«Никакой бомбы у меня нет», — сказал Марк в темноту. — «Нам нужна помощь».

Из погреба выполз старик. Снаряды летели совсем низко, и он каждый раз приседал и мелко-мелко крестился.

«Вы как, извините, дезертиром будете?» — пискливо спросил он Марка.

«О чем ты говоришь, дед?» — не понял Марк.

Расспрашивая его, он узнал, что за два дня до этого какая-то красноармейская часть разбежалась тут, в городке. Бойцы прятались вместе с жителями в погребах. Потом приехал другой отряд. Истребительный. Швыряли в погреба гранаты. Выволакивали красноармейцев и расстреливали.

Подошел Щеглов, и старик сразу подобрел. Дезертиров он боялся, но Щеглов был подстать ему самому, старик малосильный.

«Ополченец, что ли?» — спросил он Щеглова. Тот утвердительно наклонил голову. — «То-то я смотрю, вроде для солдата ты стар. Винтовку не снесешь, в атаку там или в разведку такого старого да ледащего не пошлешь. А ты, случаем, не маршал будешь?»

Вопрос был так неожидан, что Марк в первый момент растерялся.

«Какой маршал?» — спросил он. — «Что ты говоришь, дед?»

«Да тут слух промежду нас был, что маршал через наш город прошел, а мы не верим. Как он мог неприметным у нас пройти? Говорят, что радио из Москвы о нем говорило. Так, говоришь, спрятаться требуется?»

Старик покрутил головой, подергал себя за жидкую бороденку. Перед свистом снарядов, летящих через город, он больше не кланялся, но все-таки с опаской поглядывал на небо.

«Вы, робята, вот что», — сказал он. — «Топайте к электростанции, ее сожгли истребители, до сих пор горит. Как выйдете из ворот, берите направо, а там увидите. За электростанцией, в самом конце двора, дырку в земле ищите. Найдете, спускайтесь в нее и ползите. Шагов пятнадцать проползете, цементная яма будет. В ней давно мазут держали, да она много годов уже пустует — высохла и выветрилась. Мы там собирались в карты играть. Самое надежное место во всем городе от жинок или еще от чего хорониться. Всё там для хорошей жизни имеется, а хлеба я вам дам».

Электростанция вяло, дымно горела. Дыру в земле нашли без труда. Проползши земляным ходом, очутились в просторной цементной цистерне. Как и сказал старик, здесь всё было для жизни — керосиновая лампа, ворох соломы в углу, ведро для воды. Марк положил сумку с продовольствием, которым их снабдил старик, сползал по воду. Колодец был у самого пожарища и вместе с водой, он зачерпнул угольки. Нужно было торопиться. Ему ничего не остается, как попробовать в одиночку пробраться к своим и вернуться с выручкой. Двигаться дальше вдвоем — верная гибель. Сказал об этом Щеглову, и он согласился — другого выхода нет. Когда Марк уже втиснулся в земляной лаз, ведущий наружу, маршал окликнул его, вернул. Керосиновая лампа, поставленная на дно цистерны, освещала клочкастую бороду Щеглова, оставляя лицо в тени.

«Если встретишь брата, передай от меня привет», — сказал он, но Марк, понимал, что Щеглов не за тем его вернул. — «Семья у меня в Москве, так ты, если доведется, повидай их. Но, в общем, большое тебе спасибо, много беды ты из-за меня перенес. Почти на верную гибель идешь».

Маршал протянул Марку руку, на том они и расстались. Если Марка ждет неудача, то Щеглов должен будет действовать сам. Марк советовал ему в таком случае прибиться к какой-нибудь семье, прикинуться бездомным стариком.

Ополченца поставили в секрет. Займет военная часть позицию и на ночь посылает бойцов в потайные места впереди окопов — наблюдать, а если что, то и тревогу поднять. Сидит такой солдат где-нибудь в ямке и дрожит. За каждым кустом ему чудится враг, шелест деревьев он принимает за шаги людей, нечаянный шум впереди кажется ему ночной атакой. Среди товарищей солдату не так страшно, а тут, когда один, а кругом опасность скалится, ему не сдержать клацанья зубов, которые приобретают способность жить самостоятельной жизнью и солдата не слушаются. Маленький ополченец притаился под кустом, замер. До войны он, может быть, был пекарем, может, сапожником или часовых дел мастером, а тут пришлось ему, уже в зрелом возрасте, за винтовку браться и на фронт идти. Страшно было бедняге-ополченцу, пугали его пожары, вспышки выстрелов, плавающие осветительные ракеты, и хоть в ту ночь на участке его полка было спокойно, но все-таки ему казалось, что все снаряды в его сторону летят, все пули по полю шныряют и его ищут, а из-за кустов того и гляди немцы появятся.

Уже под утро, когда страх совсем обессилил человека, на немецкой стороне раздались выстрелы и крики. Замер ополченец в своей ямке. Надо бы стрелять, предупредить своих, но страх настолько овладел им, что он только крестился. Впереди опять крики, еще ближе. Стало слышно, что кто-то бежит меж кустов прямо на окопчик ополченца. Вот, совсем близко, из кустов выломился человек. Невидимая сила подняла ополченца из окопчика и погнала к своим.

«Караул!» — кричал ополченец и ему казалось, что немцы уже догоняют, вот-вот схватят его за плечо. Голос его стал еще пронзительнее:

«Караул!»

В окопах услышали крик, подняли беспорядочную стрельбу. Пули свистели вокруг, и это привело ополченца в такой страх, что он начал повизгивать. Так они и добежали до окопов — впереди ополченец, а за ним молчащий, тяжело дышащий Марк.

Марк долго не был в силах перевести дыхание. Поначалу всё шло хорошо, даже лучше, чем он ожидал. Он прополз у самой артиллерийской позиции немцев, часовой его не заметил. Потом он перебегал от куста к кусту. В одном месте он чуть не выдал себя, от каких-то автомобилей его окликнул часовой. Марк притаился в кустах, часовой послушал, зашагал дальше. Потом Марк должен был лечь на землю, замереть. Мимо него прошло два солдата с автоматами. Разведчики. Марк немного изменил направление, чтоб не столкнуться с ними, когда они будут возвращаться. То там, то здесь вспыхивали огни выстрелов, и по ним он мог ориентироваться и обходить опасные места. Всё шло хорошо, пока он не поскользнулся и не свалился в неглубокую канавку. И надо же было этому случиться именно тогда, когда он пробирался невдалеке от немецкого дозора из трех солдат. Шум привлек их внимание, и они гуськом двинулись на него. Прошли совсем близко. Остановились, посовещались и пошли назад цепочкой, держась в десяти шагах друг от друга. Маленький кривоногий немец чуть не наступил на Марка. От неожиданности, он широко раскрыл рот, вытаращил глаза. Молния выстрела ударила ему в лицо, и он упал с такой же быстротой, с какой подхватился на ноги Марк. Сзади стреляли, слышались крики, а Марк бежал. Это всё, что он мог делать. Впереди мелькнула юркая фигурка, завопившая вдруг отчаянным голосом такое родное и близкое слово караул.