Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Он пошел к казарме своей роты. Это уже на окраине города. Когда подходил к казарме, заметил рыжебородого крестьянина. Он стоял на противоположной стороне улицы, вертел махорочную самокрутку. Иголин вошел в помещение, а мужик, закурив, пошел вдоль улицы. Из казармы вышли два солдата в немецкой одежде, двинулись следом за ним. Рыжебородый дошел до маленького домика в боковой улочке. Вошел во двор. Морщась от боли, отодрал от лица бороду. На щеках сухие пленки клея. Солдаты вошли в ту же калитку. Плотно прикрыли ее за собой. Когда они подошли, Марк протянул им руку.

Вечером в этот день Иголину принесли письмо. Его доставил солдат-доброволец. Длинный лист бумаги был исписан мелким женским почерком. Путаное любовное письмо. Шифровка. Из третьих букв слагался приказ: завтра в девять утра быть в обычном месте.

Иголин долго сидел над письмом. Завтра он опять встретит тех людей, через которых вернется в Москву с почетом, может быть даже со славой. Письмо принес солдат, которого Иголин недавно принял по немецкой рекомендации. Эта мысль заставила его улыбнуться. Жестокость и доверчивость — эти два качества уживаются в немцах. Они прислали солдата, как очень надежного, а он принес письмо от тех, других.

Иголин вызвал этого солдата к себе. Молодой, остроносый, ничем не примечательный парень с какой-то защитной наружностью.

«Вы давно с ними?» — спросил Иголин, придвигая стул.

«Давно!» — равнодушно сказал доброволец, оставаясь стоять.

Иголин хотел еще что-то спросить о тех, что послали его, но, посмотрев на замкнутое, защищенное равнодушием лицо солдата, смолчал. Этот ничего не скажет.

«Завтра в семь мы выедем», — сказал он. — «Вы ездите верхом?»

«Езжу», — был равнодушный ответ.

Иголин отпустил его. «С таким чертом не поговоришь», — думал он. Эта мысль доставляла ему удовольствие. Умеют подбирать людей, ничего не скажешь — умеют! С тех пор, как Иголин увидел, что немцы проигрывают войну, он с теми. Ему обещано почетное возвращение после выполнения особо важных заданий. Задача очень проста. Он пользуется доверием немцев. Помогает им вылавливать людей, на которых ему указывают те, о которых немцы не знают.

У Иголина хороший счет у немцев. И хороший баланс в другой бухгалтерии — у тех, с которыми он завтра увидится. Сегодняшняя казнь принесет ему награду. Он раскрыл немцам Черную кошку. Или хотя бы одну из Черных кошек. Группа Кулешова. Теперь она висит. Доверие немцев окончательно закреплено. Немцы ведь не знают, что Кулешов и его друзья были осуждены не ими, а кем-то другим. Те, с которыми он увидится завтра, указали ему на поселок у шоссе, сказали, что там Кулешов, сказали, под каким именем он скрывается. Почему только Кулешова? Есть слухи, что и Суров появился в этих местах. Те, из Москвы, сказали ему, что и Суров с ними, но Иголин не верит этому. Если Черная кошка выполняет их приказы, тогда почему нужно было ликвидировать Кулешова?

Иголин отмахнулся от этих мыслей — какое ему дело до всего этого? Важно то, что сам он на верном пути. Вернется к своим, будет награжден. Переживет войну, останется жить, вот что самое главное.

Утром Иголин подъехал к селу, в которое он до этого не раз наведывался. Оно всего в десяти километрах от города, поездка туда вполне безопасна. Вслед за Иголиным ехал тот доброволец, что принес письмо. Он всю дорогу слова не проронил, научен парень молчать.

Они въезжали в село, а из города в это время выкатил военный лимузин. За рулем был капитан Бергер, переводчик военного штаба. До войны был учителем в своей Германии. Среди русских у него много друзей. В это утро он ехал в село навестить одного из них.

Иголин вошел в знакомый дом. Запах кислого хлеба, застоявшегося теплого воздуха. Как только он переступил порог, два коротких автомата уперлись ему в грудь.

«Подними белые ручки, дорогой!»

Котов говорил насмешливо, а глаза смотрели сторожко. Иголин качнулся назад, но доброволец, приехавший с ним, бесцеремонным толчком в спину вернул его на место. Зубы Иголина забили дробь. Он не знал еще, кто эти люди, устроившие засаду, но они встретили его, как врага, а тот, принесший письмо — с ними. Мелькнула мысль, что это те, московские, приказали уничтожить и его, Иголина.

«Но за что?» — побледневшими губами проговорил Иголин, не в силах остановить клацанья зубов.

Щуплый солдат, одетый, как и Котов, в немецкий солдатский мундир, быстро обшарил его карманы. Снял с него пистолет. Почувствовав, как дрожит Иголин, щуплый поднял старообразное лицо и тихо сказал:

«Трясешься, сучий сын? Подожди, ты у нас еще не так чечетку зубами изобразишь».

Коровин хотел и еще что-то добавить, но в это время на улице послышался шум автомобильного мотора. Мимо окна скользнул военный лимузин. В глазах Иголина вспыхнула надежда. Он сделал шаг к окну. Спасение может придти с немцами. Коровин следил за Иголиным. Когда он шагнул к окну, Коровин, с неожиданной для его тщедушности силой, отбросил его ударом кулака назад. Котов щелкнул предохранителем автомата. Он не смотрел на Иголина. Ждал. Мотор затих, других автомобилей не показалось. Случайный немец.

«Благодари Бога, что я тебя по нервности не прикончил», — сказал Котов Иголину. — «И запомни, что если столкнемся с немцами, то первую пулю тебе. Лучше не жди от них спасения».

Вошел доброволец, приехавший с Иголиным.

«Всё в порядке», — сказал он. — «Это тут один офицер к учителю ездит».

Котов раздумывал. О немце ему ничего не было сказано, но если он рядом, да к тому же еще и офицер, то грешно было бы упустить такой случай.

Бергер только что расположился за столом и развернул перед хозяином принесенный им альбом литографий старых немецких мастеров. Пожилой русский учитель с аккуратно подстриженной бородкой знал толк в таких вещах. Знал в них толк и Бергер, что и сдружило их. Они бережно листали альбом. Так были погружены в созерцание литографированных редкостей, что даже не подняли голов, когда Котов вошел к ним.

«Ха!» — сказал Котов от двери, но сказал это больше из растерянности. Сидит немецкий офицер, пистолет у двери на стул положил, да и пистолет-то крошечный, почти игрушечный. Стрелять вроде и неудобно. Когда Котов издал свой звук, Бергер и хозяин одновременно взглянули на него. Бергер подумал, что это русский доброволец из немецкой комендатуры.

«В чем дело?» — недовольно спросил он.

Котов быстрым взглядом окинул комнату учителя. Если бы пистолет был при офицере, но он на стуле у двери.

«Так в чем же дело?» — повторил Бергер.

Котов, почти растерянно:

«Хен де гох!»

Бергер говорил с ним по-русски, а Котов вдруг перешел на немецкий язык, в котором он знал с десяток слов, а из этого десятка, лучше всего «хенде гох» — руки вверх — помнил, потому помнил, что и сам перед немцами руки поднимал, и немцев заставлял перед собой поднимать.